говоря, это была женщина преданная, домовитая, приучившая себя в браке с машинистом к терпению и ко всяческому самоограничению, хотя супружеские отношения ее родителей являли совсем другой пример — отец за всю жизнь ни разу не отлучился из дому. К северу она так и не смогла привыкнуть. Поскольку Ладислав был единственным ребенком, появление которого было столь долгожданным, родители невольно возлагали на него особые надежды, считая, что он призван осуществить их несбывшиеся мечты. Это довольно распространенное заблуждение, и оно подчас во многом препятствует сближению и пониманию между родителями и детьми. На сей раз это заблуждение не оказалось таким роковым, поскольку тогдашние тяжелые социальные и национальные условия, сложившиеся на этой смешанной территории времен первой республики, совсем иначе повлияли на эту малочисленную семью — они предельно сплотили ее. К тому же надо учесть, что отношения в семье — отец ведь почти всегда отсутствовал — в основном сводились к формуле «мать — сын». Конечно, пани Тихая была женщиной уступчивой и своему сыну предоставляла всяческую свободу.
Ладислав оказался способным и сознательным учеником. Все считали его податливым ребенком. У матери, правда, на этот счет был свой взгляд. Однако никто ее об этом не спрашивал, а она, пожалуй, и не считала нужным говорить о характере Ладислава, в котором, по ее убеждению, она не ошибалась. Свидетельством тому вся дальнейшая жизнь сына — под кажущейся мягкостью скрывалось необоримое упорство, решимость идти к своей цели, легко не сдаваться, отстаивать свою правоту, свое мнение до конца. Это проявилось уже в гимназии. Когда Ладислав достаточно созрел, то перестал удовлетворяться рамками школьного образования, его жажда знаний обрела форму неуемного любопытства, очевидно представлявшего собой врожденный органический недостаток. Мальчик привлек к себе внимание уже во втором полугодии пятого класса гимназии. Тогда — это было после празднования Первого мая, и в школе проходили великого поэта Маху, почившего век назад в соседнем городе, — он довел преподавателя чешской словесности чуть ли не до инфаркта. С одной стороны, своеобразным толкованием поэмы «Май», с другой — своими знаниями, предосудительно превышающими не только уровень средней школы, но и самого пана учителя. А это угнетающий фактор.
Впрочем, основа этой всеядной любознательности была заложена — разумеется, непроизвольно — самими родителями. Интересы у родителей были различны, поэтому увлечения их сына, пусть самые разные, оказались широкими и, как впоследствии выяснилось, глубокими, а стало быть, и целенаправленными.
Когда учитель чешской словесности впервые пригласил пана Тихого в школу, машинист решил, что дело опять сведется к дифирамбам сыну, и счел это почти что обременительным — ведь и похвала, если она постоянна, надоедает. Однако речь шла о чем-то куда более серьезном и любопытном. Учитель предупредил изумленного отца, что недуг чрезмерной любознательности в сочетании с высокой интеллектуальностью, а сверх того, еще и с определенным направлением приобретенных знаний слишком опасен для пятиклассника.
Странно. Казалось бы, учитель должен быть счастлив от того, что у него такой старательный, незаурядный ученик. Особенно в чешском пограничье, где учителя были более чем снисходительны к разным недостаткам своих воспитанников, пестуя их как редкостный цветок, ибо конкуренция немецких школ была чересчур сильной. И в те годы она явно подкреплялась не только материальной помощью из рейха, но прежде всего и импортом чудовищных идей национал-социализма, то бишь фашизма. Кроме того, ученики и учителя немецких школ — в пограничье школы были, естественно, государственные — отличались особой самонадеянностью, ощущением исключительности благодаря своей якобы причастности к научным, художественным, техническим и прочим достоинствам немецкого духа. Чешские мальчики не без издевки называли их «культуртрегерами».
Не может быть сомнений, что уже в отроческие годы, которые Ладислав провел в мире и климате столь невротическом и противоречивом, сформировали его характер и отношение к людям — его восприятия и оценки. В данном случае результат оказался положительным, основанным на благоразумном, хотя и болезненном осознании того факта, что ни люди, ни вещи не являются такими, какими кажутся. Затем он пришел и к другому выводу: важна не только истинная сторона дела, но и кажущаяся, и нужно настороженно относиться к тем ловкачам, которые этим правилом пользуются.
Атмосфера детства и первых лет отрочества, прожитых Ладиславом в благополучной семье, на смешанной территории высокоразвитого промышленного севера, создала богатую почву для развития мальчика, но отнюдь не избаловала его. Правда, этого нельзя сказать о чешской гимназии, где Ладислав вплоть до шестого класса был prima primissima primusem [9], если можно этими превосходными степенями точно передать все, чем окружила своего выдающегося ученика школа, работающая в ненормальных условиях.
Было бы уместно описать природу этого края, природу живописно прекрасную, но тем самым наше свидетельство забрело бы в неисследованные области красоты, эмоций, духовных связей и прочих сомнительных категорий, которые, конечно, можно принимать во внимание, но не следует чрезмерно переоценивать или предпочитать фактам очевидным.
Перелом в хрестоматийной биографии Ладислава наступил в шестом классе. Не успел учитель чешской словесности прийти в себя после шока, вызванного сочинением пятиклассника о К. Г. Махе, как в подобном же положении оказался отягощенный заботами преподаватель немецкого. Ученикам было предложено выбрать несколько тем. Ладислав выбрал безобидное, к усердию и старанию побуждающее изречение апробированного классика Иоганна Вольфганга Гёте. У меня нет под рукой ни оригинальных сочинений Гёте, ни перевода, передо мной всего лишь записная книжка матери Ладислава. Ей, конечно, было далеко до преподавателя немецкого, более того, она даже с трудом изъяснялась по-немецки. Отмечая важные события из жизни сына, она все-таки сумела роковое изречение господина надворного советника записать так: Das etwas schwer ist, muss uns ein Grund mehr zu sein, es zu tun [10].
Толкование, в какое Ладислав облек эту мысль, учитель счел недозволенным и опасным. Прежде всего для нашего дорогого Ладислава, живущего в пограничье. Опасность крылась главным образом в политическом звучании сочинения, написанного учеником шестого класса. Перепуганный учитель немецкого нашел в нем несомненные положения коммунистической доктрины. Своими опасениями он осторожно поделился с отцом, приглашенным ad verbum audiendum [11]. Отец принял это открытие с явным удовольствием, даже с удовлетворением. В таком духе он и объяснился с учителем, обратив его внимание на то, что мы пока еще в нашей республике и что «наци» могут катиться ко всем чертям, ими, дескать, и в рейхе далеко не все восторгаются, вопя «хайль!». Говорил он это со знанием дела, так как был машинистом на линии Прага — Подмоклы — Дечин — Дрезден — Берлин, а время от времени ездил и через Лейпциг в Галле. Словом, повидал свет, приобрел
