мороженым, а было ли у тебя все это? Если и было, то от чистой ли души? — видя широко раскрытые глаза Киры, поспешил успокоить ее: — Тебе повезло, у тебя такая хорошая мама! Не всем так повезло, кого-то берут, чтобы получать за них пособия, заставляют работать, а потом с легким сердцем расстаются с ними, набирают других. Как стадо бычков на откорм берут. А что творится в так называемых неблагополучных семьях? Там дети так живут, что заклятому врагу не пожелаешь. Голод, холод, пьянь и рвань превращает их в скотов. Они часто повторяют судьбу своих родителей, только в более уродливой форме. Вот так, умница ты наша, я иногда думаю. Получается, что из этой троицы, самые удачливые — детдомовские. Их не любят, как любят родных детей родители, но на них и не наживаются; не прививают им ложную любовь приемные родители или опекуны. Их в детдомах учат, кормят, одевают, готовят, как могут, к взрослой жизни и часто это удается в достаточной мере. Вот если бы государство позаботилось о нас после уже нашей жизни в детдомах и интернатах, взяло опеку на первых шагах самостоятельности. Чтобы жилье было, работа, условия для учебы… Пока же выбрасывают на улицу, предоставив самому себе, и живи, как можешь. Звереныша на волю выпускают после того, как убедятся, что он может выжить на этой воле, может добыть пищу, защитить себя. А с человеком больно уж упрощенно поступают: отбыли номер, выпустили — с глаз долой, из сердца вон. И это в самый ответственный период, когда человек на перепутье. Так не должно быть в порядочном государстве, — Гриша еще раз внимательно посмотрел на Киру, увидел ее смятение, улыбнулся и сказал, словно извиняясь: — Нагородил с три короба. Не обращай внимания на мои слова. А старуху мне не жалко, и «друга-дебила», как ты его назвала, тоже не оправдываю. Теперь — все. Большой привет Валентине Ивановне — она Человек! Все, ухожу! Будьте здоровы!
«Вот тебе и простачок!» — улыбнулась Кира, как только за Гришей захлопнулась дверь. Вышла в коридор Валентина Ивановна, вид ее был никудышный.
— Что так рано? — спросила она Киру. — Гришу проводила?
— Да, только что ушел. Просил тебя простить его поступок.
— Дай Бог, чтобы этот поступок был самый страшный в его жизни, — высказалась Валентина Ивановна. — Надо было его накормить или хотя бы чаем напоить.
— Я предлагала, он отказался, — солгала Кира, и как-то очень внимательно, оценивающе, посмотрела на Валентину Ивановну. — «Любит ли она меня, как свою родную дочь? — задала себе вопрос. — Если выбирать из нас, кому жить, кому умереть, кого бы она выбрала? Наверное, не меня. Наверное, обеим сохранила бы жизнь ценою своей жизни!»
Несколько раз за день Кира возвращалась к этому вопросу, он гвоздем в пятке мешал ей. Вот уж, казалось, она нашла правильный ответ, и тут маленькая червоточина болью отзывалась в душе. Вспоминалось вдруг, как Валентина Ивановна холодно отнеслась к ее, Киры, восторгу по поводу окончания школы. «Родная бы порадовалась больше, купила бы на последние деньги какой-нибудь дорогой памятный подарок, тут же как-то все просто, обыденно прошло. Поздравили нас, торт купили, платье мне хорошее сшили, туфельки модные, итальянские, Коле костюм польский, вроде все, как надо. А будь мы ее родные, что она смогла бы сделать еще? А что она вообще могла сделать на свою мизерную пенсию? На это все собирали почти два года. Нет, прекрасная у нас мама! Мамочка! Все для нас, ничего для себя! Это разве забывается!»
Позади прыжки с парашютом. Колю они не очень удивили. Выпрыгнул и выпрыгнул, что с того. Повисел в воздухе минуту, ударился ногами о грунт, погасил купол, собрал, принес к столику руководителя прыжками, отметился. Боязни никакой. Ни перед прыжками, ни после. Накануне уснул и спал сном младенца. А кое-кто из братии, если судить по треску пружин кроватей, считал, что эта последняя ночь в его жизни. Завтра пошлют телеграмму родным, чтобы они забрали тело своего сына, геройски погибшего при выполнении особо опасного задания. Во время похорон, на глазах у всей школы, пришедшей проститься с погибшим героем, подружка, которая ждала его лейтенантом-летчиком, будет рыдать, обхватив гроб руками. Ради этого, конечно, можно и умереть, но хотелось бы и пожить еще, чтобы удивить мир по-настоящему чем-то интересным и значительным. Например, пролететь под мостом, когда подружка будет стоять на нем. Пронестись с ревом двигателя, поднять волны темной воды!
Прыгали с Ан-2. Покружили над аэродромом, набирая высоту в тысячу метров. От нечего делать, Коля всматривался в лица коллег по заданию. Лица как лица, ничем не отличаются от лиц на земле. Одно примечательно — максимально отрешенные они. Или максимально сосредоточенные. Обращенные куда-то в себя. Смотрит если кто-то в блистер, все равно он сам в себе. Сжатое поле желтеет слева, справа — хребты, под тобой поле аэродрома — есть все это, но оно второстепенно. И первостепенного ничего нет. Есть надежда на то, что не так и много погибает при прыжках. Некоторые жизни не представляют без прыжков, тысячи их у него, почему у меня должно быть иначе? — спрашивает себя начинающий парашютист. «Почему несчастья мне не избежать? Ерунда какая-то! Все будет прекрасно! Завтра же, почему завтра, сегодня напишу своим, пусть порадуются вместе со мной этому важному в моей жизни событию».
Коля должен был прыгать, учитывая его весовые данные, пятым, перед ним — Сашка, после него — Давлатян. Вот зазвенел звонок, заморгала лампа — приготовиться! Встал первый у распахнутой двери, взялся руками за проем. Ждет команды.
«Вперед»! — командует инструктор, и легонько бьет по плечу. Мощно оттолкнувшись ногой от пола, парашютист прыгает в бездну.
«Следующий!» — командует инструктор.
«Следующий!»…
Вот и Коля у проема двери. В голове шум и туман, ноги ватные. Слышит какую-то возню, повернул голову в сторону суматохи и увидел инструктора на коленях у бортового сиденья, он пытается кого-то достать оттуда.
«Вперед!» — крикнул инструктор с колен Коле, не отвлекаясь от своего побочного занятия — извлечения из-под сиденья Давлатяна.
Ветер в лицо, хлопок, и Коля под куполом. Виден Сашка, он уже у земли. Посмотрел вверх, надеясь увидеть Давлатяна, не увидел. Хорошо слышны голоса. Такое впечатление, что кто-то рядом говорит. Толчок и Коля валится на бок. С усилием гасит парашют, собирает его и идет к столику руководителя. Самолет кружит над полем, но никто его не покидает. Ага! Вот и он, горе-парашютист. Корявой букашкой падает что-то или кто-то. Коля остановился, ожидая
