Нет, Кукер. Ты сам.
— Я? Как это?
— Программа так устроена, — сказал Сердюков, по-прежнему держа пальцы скрещенными. — Она извлекает из подсознания твои незакрытые гештальты и комплексы. Самые затаённые страхи. И придаёт им подходящую форму. Ты в глубине души боялся того, что произошло. Именно так куры убивают петухов. Программа увидела это и сформировала маршруты таким образом, что вы встретились в симуляции.
Кукер задумался, и лицо его посерело.
— Ага, — сказал он. — Понимаю теперь.
— А почему она рога на лоб крепит? — спросил Сердюков.
— Это у них последняя мода такая.
— Может быть, — кивнул Сердюков. — Или указивка пришла из Местечек.
— Им что, правда такие приходят? Это же пропаганда.
— Пропаганда пропагандой, — ответил Сердюков, — а указивки указивками. Только они не как указивки оформлены.
— А как?
— Трудно в двух словах объяснить… Как свободное и спонтанное саморазвитие передовой мысли, которое приняло такую вот форму. Сообщают, что по последней новой этике должно быть именно так.
— Три елды на лоб надо, — осклабился Кукер.
Сердюков развёл руками и вздохнул, показывая, что много думал на эту тему, но не всё может высказать вслух.
— А чувствует она этими рогами точно как мужик елдой, — продолжал Кукер. — Представляешь, какая зверина? Три хера на лбу. Она теперь так и пишет в малявах — не «зачпокаю», а «забодаю».
— Вот потому ты её и забоялся, Кукер, — сказал Сердюков. — После этой малявы. До такой степени забоялся, что буквально сам её позвал. Сообщил ей координаты своим мозгом. Программа отбирает то, чего мы желаем или боимся.
— А такой зверь правда был? — спросил Кукер.
— Был, — ответил Сердюк. — Семьдесят миллионов лет назад. Или все сто.
— Как называется?
— Торозавр.
— Я про такого не слышал, — сказал Кукер. — И не видел никогда. Дашка сама его выбрала?
— Да, — улыбнулся Сердюков. — Вместе с нейросетью. Программа так работает. Она улавливает запрос сознания — ну или подсознания — и подбирает наиболее точный ответ.
— Где подбирает?
— В имеющемся культурном материале. В библиотеке человеческих смыслов. Фема с тремя пиками на голове похожа на самку торозавра. Это очень близко. И по духу, и по форме.
Кукер задумался.
— Тогда вопрос, — сказал он. — Что случилось прямо перед тем, как Дашка подвалила?
— Прямо перед этим? Вроде ничего.
— Перед встречей… Я не помню точно. Меня напугало что-то. Словно сон наяву приснился. Совсем короткий.
— О чём?
— Вроде по лесу гулял. С кем-то уважаемым. Говорили о делах. И вдруг эта мавава со своими елдаками.
— Не знаю, — ответил Сердюков. — После стресса бывает, что появляется ложная память. Мозг пытается себя защитить и создаёт своего рода покров, затрудняющий доступ к источнику боли и страха.
— Понятно тогда, — сказал Кукер. — Всё понятно. Я эту стерву если встречу где, пополам развалю. Шпорой чикну.
— Ох, Кукер, не зарекайся. У тебя теперь другие проблемы.
— Какие?
— К нам в ветроколонию другого петуха переводят.
— Кого?
— Руделя. Знаешь такого?
— Не слышал про такую птицу. А чего его к нам направили?
Сердюков пожал плечами.
— Чёрт его знает. Типа как по безопасности. А про тебя не подумали. Ну или начальство решило, что договоришься с ним… Мне Тоня утром сказала.
Кукер покачал головой.
— Кумовья что-то такое мутят. Хотят, наверно, чтобы мы с ним схлестнулись.
— Может, — вздохнул Сердюков. — Но тут я помочь не могу. Я не все вопросы решаю. Исключительно научные. Ты, братец, с Руделем этим сам разберись как-нибудь. Мирно разрулите вопрос. А мы продолжим опыты.
— Всё, — сказал Кукер. — Больше я такую чернуху в симуляции на свою жопу не вызову. Я теперь сильно умнее стал… Очень сильно…
В этот момент я услышал голос Ломаса:
— Какая-то аномалия. Ну-ка дайте вид с дрона.
Я увидел Кукера сбоку — дрон-муха прятался на стене возле кушетки, в таком месте, где его невозможно было заметить. Кукер действительно выглядел странно. Некоторое время я не мог понять, в чём эта странность, а когда понял, непроизвольно выдохнул.
Кукер не лежал. Он висел в воздухе.
Сердюков этого заметить не мог — но сбоку было отчётливо видно, что Кукер левитирует, и между ним и кушеткой зияет просвет в палец шириной.
На следующее утро Ломас выглядел очень довольным.
Мне даже показалось, что в кабинете попахивает Кельнской водой № 4711, которую адмирал добавлял в список своих воспринимаемых атрибутов, когда дела шли хорошо. Выслушав мой доклад, он кивнул на кресло перед столом.
— Наши аналитики нашли доступ.
— К чему?
— К памяти Кукера. К той самой секунде перед встречей с Троедыркиной.
— Распаковали?
— Не совсем. Но мы теперь знаем как. Нам помогли.
— Кто?
— Сам Кукер. Вернее, его мозг. Когда в память внедряют что-то новое, мозг во время ночного сна начинает это воспоминание расчехлять и зачехлять. Считывать из одного регистра и записывать в другой, попутно убирая эмоциональный шлак. Как бы вынимает воспоминание из архива, чистит и архивирует заново. Это часть его нормальной работы. Кукер регулярно видит некое событие во сне. Мы сняли это повторяющееся сновидение с импланта.
— Да, здорово, — сказал я. — Но откуда мы знаем, что это распаковка полученной информации, а не простой сон?
— Это вот именно что простой сон. Он смешан с элементами личного опыта. Но повторяется несколько раз за ночь. Меняется только эмоциональная составляющая и периферийные аспекты. Центральный конструкт неизменен.
— Что говорят нейротехники?
— Они считают, что сгусток информации, влетевший в сознание Кукера, не был им сознательно воспринят. Во всяком случае, отчётливо. Природа этой атаки именно в том, что информация распаковывается в бессознательном. Кукер, вероятно, не помнит этих снов. Он ещё не вступил с Ахиллом в осознанный контакт. Но подобная ночная активация не менее эффективна, чем дневная.
— Откуда вы знаете?
— Это практически повторяет одну из корпоративных рекламных технологий. У нас даже есть методические таблицы. В общем, повезло… Я хочу, чтобы вы посмотрели этот сон. Очень внимательно посмотрели, Маркус.
— А вы?
— Я буду следить за вашим фидом. Как бы подглядывать в зеркальце. Система решила, что это даст мне дополнительную подушку безопасности. В
