время беспощадно пытали. От этой мысли съеденный шоколад осел в желудке Элейн приторной тяжестью. Вырваться на время на природу оказалось очень приятно, но теперь она хотела поскорее вернуться в Лион и встретиться с Этьеном. Теперь, вытащив Жозефа из Монлюка, она не просто вернет его домой – она спасет ему жизнь.
* * *
Обратно трамвай, как показалось Элейн, ехал куда неспешнее, чем на окраину.
– Не стоило мне рассказывать тебе, – заметила Николь, положив руку на колено подруги.
– Нет, я рада, что ты рассказала. – Элейн оторвалась от плывущих невыносимо медленно улиц Лиона за окном и перевела взгляд на Николь. – На моем месте ты бы тоже хотела знать.
– Да, – согласилась та, – но временами, узнав правду, лишаешься покоя.
Что ж, с этим не приходилось спорить – новая подробность о заключении Жозефа растревожила Элейн, и в голове теперь метался рой ос. Она винила себя не только за то, что наивно доверяла Этьену, но и за то, что сама не пробовала узнать больше. Почему она не подумала, что Жозефа будут пытать?
Вместе с толпой других пассажиров Элейн и Николь вышли из трамвая и направились в сторону Круа-Рус. Элейн продолжала мысленно бранить себя и так глубоко погрузилась в свои переживания, что, возможно, именно поэтому, свернув за угол, не заметила немецкого офицера. А немецкий офицер в бедном районе Лиона всегда был плохим знаком. Если бы Элейн увидела новенькую форму и начищенные сапоги, она бы пошла другой дорогой, но очнулась, только когда Николь прошипела ее имя.
Слишком поздно. Уверенный голос окликнул их:
– Стоять! Предъявите документы.
Элейн замерла на месте, мгновенно вспомнив о лежащей у нее в корзинке взрывчатке, но Николь потребовался всего лишь миг, чтобы сообразить, что делать, и она, схватив Элейн за руку так резко, что та едва не выронила корзинку, дернула ее в ту сторону, откуда они пришли. Стуча башмаками, они обежали угол, распахнули дверь и нырнули в трабуль. Топот снаружи дал им понять, что офицер кинулся в погоню, поэтому женщины сняли башмаки – пусть пол под ногами был сырым и холодным, только так они могли передвигаться бесшумно и уйти от преследования.
Пробежав по туннелю, они оказались в маленьком внутреннем дворике, из которого наверх вела лестница, а оттуда два прохода вели в разные стороны. Николь, не колеблясь, рванула к правому, а оттуда по еще одной лестнице, по ступенькам, ставшим после многих лет использования гладкими, словно обкатанными водой, и вдавленными посередине, они спустились на уровень ниже. Здесь еще один перекресток предлагал им подняться наверх, спуститься вниз или продолжить идти вперед по узкому проходу.
Вдалеке хлопнула дверь, заставив женщин вздрогнуть, вслед за этим раздались сопровождаемые скрипом шаги, и звонкое эхо отозвалось под сводами, как набат. Николь побежала дальше по проходу, миновала ряд дверей и спряталась в угловой нише, поманив за собой и Элейн. Та скрючилась рядом, ее бешено колотящееся сердце забилось ровнее, и она позволила себе осторожно перевести дух. Пол казался холодным, как лед, влажная грязь прилипла к подошвам ног, но Элейн не смела шевельнуться, чтобы стряхнуть ее.
По этому трабулю она еще не ходила, и его однозначно стоило запомнить на будущее. При его постройке явно не преследовали таких эстетических целей, как при создании трабуля на улице Сен-Жан, и его сугубо практичное пространство провоняло застоялой мочой, но прямо сейчас Элейн было не до того.
Отрывистый звук шагов все приближался, рассыпая эхо, пока не замер почти над головами у женщин. Элейн и Николь вжались в неподатливую стену так, словно хотели слиться с ледяным камнем. А ведь всего час назад они гуляли по лесной тропе, на которую ложился солнечный узор листьев, ели шоколад и беззаботно болтали о всяком.
Элейн зажмурилась, услышав, как каблук сапога длинно проскрипел по грязному полу. Наконец, спустя бесконечно долгий миг, шаги офицера, четкие и быстрые, застучали в обратном направлении, и в ушах женщин громыхал только гулкий бешеный стук сердец.
Только когда где-то вдалеке снова хлопнула дверь, Элейн смогла расслабить сведенные от напряжения плечи. Николь покопалась в сумочке, вытащила длинный отрез ткани и соорудила на голове модный тюрбан. Закрепив свободный конец, она вытащила второй кусок и протянула Элейн.
– Это зачем? – удивилась та вполголоса.
– Для маскировки, – откликнулась Николь, отработанным жестом обматывая голову Элейн. Потом вытащила тюбик губной помады и, поудобнее наклонив лицо подруги, хорошенько накрасила ей губы. – Вот, теперь нас не узнают.
Жирная и густая помада отдавала странным, восковым запахом.
Они подняли корзинки и вышли через другую дверь на восхитительно пустую улицу. Оказавшись снова на свету, Элейн убедилась в правоте Николь: если бы преследовавший их офицер случайно забрел бы на эту же улицу, он бы их не узнал – во всяком случае, Николь, чьи светлые волосы надежно скрыл темный тюрбан, заодно прибавив ей возраста и опыта.
Николь тоже оглядела подругу, слегка склонив голову к плечу.
– Тебе надо чаще зачесывать волосы вверх, – пришла она к выводу. – И красить губы. Красной помадой.
Кровь прилила у Элейн к щекам.
– Я никогда не следила за модой.
– Почему это? – ухмыльнулась Николь. – Только этот щит у нас, женщин, и есть. Мужчины обвешиваются оружием и медалями, а нам достались очарование и косметика.
Они двинулась вперед по улице. Брюквенная ботва давно завяла и теперь начала раскачиваться в корзинке Николь в такт шагам, словно водоросли на ленивых океанских волнах.
– И у меня нет столько нарядов, как у тебя, – напомнила Элейн, догоняя ее.
– Ты имеешь в виду, столько юбок? – Николь крутанулась вокруг себя, так что ее юбка встала колоколом, и подмигнула. – Так дело в том, что у меня есть шесть разных оборок, которые легко пришить и таким образом изменить длину юбки. Поэтому мой богатый гардероб – только видимость.
Элейн оценила эту хитрость, но совершенно не могла представить себя на месте Николь – источающей уверенность, как модный парфюм, флиртующей с мужчинами, следуя мимолетному капризу, и прекрасно знающей, какой эффект производит ее дерзость.
Поэтому Элейн только покачала головой. Она всегда придерживалась классического стиля, уместного и в ее родном городке, и в Париже, а теперь и в Лионе.
– Я не произвожу такое впечатление, как ты.
Николь стрельнула в нее хитрой улыбкой.
– В детстве я была гадким утенком, но сестра научила меня, как себя подавать. Вот она всегда выглядела роскошно. – Взгляд Николь посветлел от воспоминаний. – Одиль показала мне, как краситься, какие фасоны мне идут, научила, как двигаться и что говорить. Не окажись ее
