она и узнала твой адрес.
Воротник моей рубашки слишком сильно давит на шею. Бьюсь об заклад, эта проклятая вещь села после стирки.
— И ты уверен, что это она была с Браун?
Лиза Браун — мой сталкер. Сложно произносить имя этой девушки, не чувствуя себя при этом дурно. Меня не волнует, есть ли у нее проблемы с головой. Я просто хочу, чтобы она была как можно дальше от меня. Ее арестовали за создание угрозы жизни и преследование, однако выпустили под залог. Они наложили на нее судебный запрет, но это всего лишь клочок бумаги, а не гарантия. И в ту ночь, когда моя машина слетела с дороги, Браун была не одна.
Я могу сколько угодно говорить себе, что мое паршивое поведение сегодня было вызвано гордостью. В каком-то смысле проще ссылаться на это, чем признать страх, ночной кошмар, который не утихает. Давным-давно я сказал себе, что больше никогда ничего не буду бояться. К сожалению, эмоции не слушают приказов.
Мартин протягивает мне свой телефон. На нем коллаж из фотографий лица человека в низком качестве, явно сделанные дешевым фотоаппаратом. Такое лицо вы можете увидеть на вывесках о недвижимости. Довольно привлекательная женщина лет тридцати пяти с темно-каштановыми волосами улыбается мне.
— Это она? — спрашивает Норт.
Я смотрю на фотографию, у меня дрожат пальцы, пока я не беру себя в руки.
— Не знаю. — Я помню сильный запах дешевых цветочных духов. Одна из женщин была брюнеткой. — Все было как в тумане. — Кровь и дождь поспособствовали этому.
— Она дружит с Браун, — вставляет Мартин. — Они обе подписаны на группу твоих поклонников в Фейсбуке [18]. Добровольные грешницы Сэйнта.
Норт издает хриплый, горловой смешок, пытаясь сдержать его. Я бросаю на него взгляд, но в нем нет ни капли тепла. Я бы тоже посмеялся, если бы не воспоминания о том, как меня преследовали и обращались как с вещью, пока я находился в ловушке смятых обломков машины.
Мартин пронзает меня взглядом.
— Она была здесь прошлой ночью.
По груди пробегает холод. Я отбрасываю страх в сторону.
— Что? — Это не вопрос. Больше похоже на начало угрозы.
Норт отталкивается от двери.
— Камеры ничего не зафиксировали.
— Все просто, — уныло говорит Мартин, — она не подошла достаточно близко к дому. Просто сидела в своей машине через два дома по улице. Мои ребята следили за ней.
Именно это знание помогает мне спать по ночам. И оно также заставляет меня напрягаться. Вся моя с трудом заработанная свобода вновь сведена к пристальному контролю. Чувство ограниченности давит на шею, как удушающий воротник, и на секунду, лишенный воздуха, я вновь оказываюсь под присмотром отца.
Нет. На этот раз ситуацию контролирую я.
— Мы должны доложить об этом, — говорит Норт. — Пусть они ее арестуют.
Мартин качает головой.
— Она не совершила ничего, за что ей можно предъявить обвинения. Во всяком случае, на данный момент мы не можем ничего доказать.
— Но если она была там…
— Он прав. — Вздохнув, я тянусь за своим напитком. — У нас нет никаких доказательств.
— В конце концов, мы можем заявить о ней как о подозреваемой, — настаивает Норт.
— Уже сделал. — Мартин убирает телефон в карман. — Они собираются допросить ее. А пока мы сохраняем бдительность. Я не видел Браун поблизости, но это не значит, что она вне подозрения.
— Чертовски здорово, — бормочу я себе под нос.
Норт провожает Мартина, а я возвращаюсь в свою комнату. На улице еще светло. Месяц назад в это время я был бы в элитном баре в окружении людей, которых едва знаю, и позволял бы их болтовне расслаблять меня до бездумного спокойствия. Я бы подпитывался энергией всех и каждого, при этом оставаясь в стороне. Не идеальная жизнь, но соразмерная. Этого достаточно, чтобы помешать мне думать о вещах, которые следует оставить в прошлом.
Сейчас же я хочу сделать лишь одно — принять обезболивающее и заползти в постель. Я замедляюсь, когда приближаюсь к двери Делайлы. В доме настолько тихо, что я слышу звуки включенного телевизора. Она смотрит фильм «Мой мальчик» [19].
Болезненное воспоминание столь же яркое, как прожектор, поражает меня.
Мы сидели на большом коричневом угловом диване в ее гостиной и смотрели этот самый фильм. Делайле было четырнадцать, у нее были пухлые щечки и толстая коса, которая темной змеей спускалась на сутулые плечи. Она свернулась калачиком на одном конце дивана, тогда как мы с Сэм расположились на другом.
Как и обычно, Сэм прижималась ко мне, пока мое плечо не онемело и я не попытался оттолкнуть ее. В ответ она вонзила свой костлявый локоть в место, прикосновения к которому, как она знала, раздражали меня до чертиков.
Хью Грант отпустил шутку, заставившую меня рассмеяться. Делайла тоже засмеялась. Меня поразило, что мы начали смеяться одновременно. Должно быть, она тоже это поняла, поскольку повернулась в мою сторону, и наши взгляды пересеклись. Между нами словно проходит разряд тока каждый раз, когда у нас не получается не смотреть друг на друга.
По всему телу прошла неизбежная реакция потоком жара, напряжения, разочарования и скручивающего чувства неправильности. И поневоле я скрыл это, открыв рот:
— Влюбилась в старину Хью?
Хью Грант сыграл Уилла в фильме. Крутой богатый парень, которого ничего не интересовало, кроме секса и вечеринок.
Делайла поджала губы, одарив меня испепеляющим взглядом, по которому я скучал.
— Ну, он остроумен. Умен, что, безусловно, плюс.
— И богат. Не забывай об этом.
— Богатство — это лишь часть того, что делает его бесполезным подонком.
Сэм, которая ковыряла лак на своих ногтях, подала голос:
— Он старый, но по-прежнему сексуален. Я бы встречалась с ним.
Фырканье Делайлы сказало о многом.
— Делайла больше любит Маркуса, — сказал я, заставляя ее оглянуться на меня. Маркус был чудаком в этой истории. Неуклюжий, одинокий, подвергшийся издевательствам со стороны одноклассников и напуганный из-за потери матери — единственного человека, который, как он чувствовал, по-настоящему любил его.
Удивительно, но Делайла улыбнулась, грустно и загадочно. А затем положила подбородок на колени, почти свернувшись комочком на диване.
— Ты прав. Если и есть кого любить в этом фильме, так это его.
Она выбрала меня как несчастного Уилла, а себя как Маркуса. Часть меня умирала от желания сказать ей, что из всех героев фильма я больше всего отождествляю себя с Маркусом.
Но я не помню, что сказал на самом деле. Вероятно, что-то неприятное. Воспоминание исчезает, оставляя меня одного в коридоре, прислушивающегося к звуку смеха Делайлы, который доносится сквозь тишину.
Мне хочется
