не может рекламировать напитки из коровьего молока. Никто не даст ему ангажемента, его недолгая карьера, похоже, окончена. Чистота, бывшая его уникальным и вообще-то единственным торговым преимуществом, утрачена, возвращение к прежнему облику абсолютно невозможно. Он вспыхнул, точно мимолетный залп фейерверка, и вот перед нами опять темное ночное небо. Еще вчера миллионы подростков мечтали о его образе жизни, а сегодня он стал предостережением от излишеств современного общества. И что теперь ему делать? Возможно, через пару лет вы обратитесь в агентство недвижимости и Гари окажется вашим риелтором. Вполне вероятно. Однако надо ли нам печалиться? Конечно, нет. Он хотел такую жизнь, не стоит его жалеть. И не нужно горевать о загубленном таланте (еще вопрос, талантлив он или просто хорош собой). На смену ему придут другие, которые точно так же сгинут. Скоро никто о нем и не вспомнит. Оставим же бедолагу в одиночестве, дабы он покойно обозревал свою рухнувшую жизнь. Хотя бы это он заслужил.
8
卷土重来
Поднимайся после всякой неудачи
Ресторан на последнем этаже красивого краснокирпичного здания тридцатых годов на Шаньси Нань Лу был выбран не ею, но Инхой тотчас оценила, насколько он хорош: богатый современный декор со штрихами маскулинности – светлые дубовые полы, кресла бержер, ковры цвета сливы, большие абстрактные картины. Идеальный антураж для первой деловой встречи. Окна от пола до потолка по периметру зала предлагали вид на лабиринт улиц в плотной кайме платанов и офисных зданий, на фоне темного неба сиявших мозаикой огней. В узких улочках с массой дешевых едален, лапшичных и минимаркетов в неоновом зареве змеились автомобильные стоп-сигналы, там и сям темнели щербины, появившиеся после сноса старых домов под будущую застройку.
Угловой столик был неприметен, но не скрыт от зала, как в кабинетах, излюбленных богатыми бизнесменами. Баланс приватности и открытости наделял уютным чувством. Этот человек обладает стилем, подумала Инхой.
Как всегда, она приехала пораньше, чтобы обвыкнуться в новом месте и выглядеть раскрепощенной. Запас времени позволял собраться с мыслями, обдумав первые реплики, которые представят ее остроумной, но уверенной в себе, способной контролировать ситуацию. Чем важнее была встреча, тем раньше она приезжала, и нынче прибыла за полчаса до условленного срока.
Потягивая заказанный коктейль (под названием «Безрассудный»), Инхой достала визитку ожидаемого сотрапезника. Карточка, доставленная курьером вместе с запиской, извещавшей о дате и месте встречи, произвела сильное впечатление. Разумеется, следом по электронной почте поступило краткое сообщение от секретаря, в котором предлагалось обсудить деловое предприятие. В отличие от хамоватых типов, с кем Инхой привыкла иметь дело, этот человек соблюдал все правила хорошего тона. На плотной желтой карточке красной тушью было оттиснуто на английском и китайском имя Уолтер Чао. Никаких титулов, должностей и званий, только телефон и электронный адрес секретаря. Чуть неровные края визитки намекали на ручную работу, и можно было легко вообразить, что ее изготовил искусный флорентийский печатник.
Из кожаной визитницы выпала еще одна карточка, на которой значились имя Джастин Ч. К. Лим и перечень его должностей в семейной корпорации. После той встречи на церемонии награждения Инхой почти не вспоминала о нем, решив навсегда изгнать его из своих мыслей. Она и сама не знала, почему сохранила эту визитку, почему ей не хватило сил оборвать связь с прошлым, выказав свою обычную жесткость. Инхой глянула на непримечательную карточку, отметив ее заурядность. Даже логотип компании – втиснутые в квадрат инициалы деда, КЛХ, – выглядел бездарно, словно был выполнен школьником на уроке рисования. Она много читала и слышала о предпринимательских способностях Джастина Ч. К. Лима, но всегда считала его человеком неинтересным. В своих редких выступлениях он был тяжеловесен, речь его изобиловала банальностями. Вспомнилось давнее, еще в Куала-Лумпуре, обсуждение израильско-палестинского конфликта. Молодые идеалисты спорили горячо. Когда же спрашивали мнение Джастина Ч. К. Лима, он всякий раз отвечал: «Я думаю, любое государство имеет право на мирное существование» либо «Обе стороны приводят веские аргументы, не так ли?» Если от него не отставали, он говорил: «Знаете, в этом я не особо разбираюсь».
Дискуссия та, как и многие другие, проходила в кафе «У Энджи», затесавшемся среди скромных магазинчиков пригорода Таман Тун Доктор Исмаил с его улицами, застроенными симпатичными одинаковыми домами. Инхой открыла это кафе за десять с лишним лет до своего переезда в Шанхай, то было ее первое деловое предприятие, хотя сейчас понятно, что вряд ли оно соответствовало этому статусу. Кафе разместилось неподалеку от городка, в котором Инхой выросла и до сих пор жила, в пятнадцати минутах езды через угодья гольф-клуба, где раньше стеной стояли джунгли. Семья Джастина продала эту землю за несколько лет до азиатского финансового кризиса 97-го года, когда еще был бешеный спрос на недвижимость, и вскоре там появились бархатистое волнообразное поле, спроектированное знаменитым американским гольфистом, клуб в неогреческом стиле и частная дорога под приглядом охранников-непальцев. Конечно, было жаль лишиться густого леса, зато небогатым обитателям красивых окраин стало гораздо проще добираться в центр.
По дороге в кафе Инхой каждый день проезжала мимо небольшого кладбища, где покоилась бабушка Джастина. Участок с семейными захоронениями, исключенный из продажи гольф-клубу, лежал под сенью смоковниц, густые кроны которых служили завесой, оберегающей вычурные надгробия от любопытных взглядов. Иногда Инхой притормаживала, выглядывая следы недавних посещений, но ни разу не видела даже старика-смотрителя или садовника. Однако могилы были ухожены, рощица не замусорена. Все это было в духе семейства Лим – действовать молча, тайком, продуктивно, словно здесь они жили и будут жить всегда. Инхой посмеивалась над маленьким знаком своего все большего вхождения в семью Лим: к прочным отношениям с Дунканом теперь прибавилась и эта ежедневная дань уважения его предкам, словно она уже стала членом семейного клана. Официальной помолвки не было, однако подобный ритуал предвещал бракосочетание в недалеком будущем. Все говорили, они хорошая пара. Правильные корни, правильное образование и все такое прочее. Но они-то знали, что есть еще один важный аспект – правильный характер.
Младший из братьев, Дункан предсказуемо был полной противоположностью Джастина – худенький до субтильности, однако упрямый и норовистый. Он не обладал статью и привлекательностью (в общепринятом понимании) Джастина, но его угловатость вкупе с неизменно взлохмаченной шевелюрой и продуманной небрежностью в одежде выделяли его из толпы. Дункан и Инхой начали встречаться перед самым своим отъездом в Англию, где он поступил в Университетский колледж Лондона, а она – в Лондонскую школу экономики. Дункан изучал философию, социологию и политику – предметы, которые его родители полушутя называли «бесполезными». Молодых людей связывала именно эта бесполезность да еще понимание, что они родом из семей, которые
