провела пальцами по лицу так, будто хотела до крови его разодрать, затем бросилась на тахту, взлохмачивая свои седые волосы и избивая ладонями дряхлые бедра.
– Слава Твоему имени, Господи! Где Твое сердце? Где Твоя милость? Где Твоя справедливость?.. Прости меня, Господи! Прости меня…
– При чем здесь Бог, ʼУмм Зайдан?
– При чем здесь Бог?! А кто дает жизнь и забирает ее обратно? Кто, если не Он, награждает потомством одних и лишает сыновей и дочерей других? Кто, если не Он, кормит Своих рабов, судит их, возвышает и принижает в этом мире и будущем?
– Что за новости, ʼУмм Зайдан? Какие новости ты услышала?
– Господь, да святится Его царство, дал нашему голове единственного сына, а потом пожалел о Своем подарке и отобрал его!
– Ты имеешь в виду, что Шукр Аллах, сын деревенского головы, умер?
– Да, да! Умер! Ему было всего три годика! Сначала Бог дает человеку семь дочерей, а потом посылает единственного сына, чтобы отнять его три года спустя! Жена головы вряд ли сможет теперь иметь детей… Будь благословен, Господи! Да святится Твое царство!
– Как мальчик умер?
– Он упал в колодец и утонул. Никто до сих пор не поднял его тела… Бедняга, бедняга! Несчастное сердце его матери… Она будет мучиться еще и потому, что сама поставила малыша на край колодца, чтобы показать ему солнечные блики на воде, но заговорилась с соседкой и не усмотрела за мальчуганом!.. Несчастная, несчастная! Люди скажут, что она собственноручно убила сына, ведь она, а не кто другой, подняла его на колодец… Что с ней сделают людские языки! Что с ней сделает собственный муж!
– Муж?
– Да, муж!
– Почему он непременно должен ее мучить, ʼУмм Зайдан?
– Да потому, что он – зверь, а не человек! Потому, что он ненавидит женщин так, как иные ненавидят смерть! Он и слезы бы не проронил, упади все его дочери в этот колодец!.. Он ненавидит своих девочек и ненавидит жену, которая родила ему семь дочерей подряд. Чего он с ней только не делал! Он растирал ее спину солью, не раз пытался ее душить, и непременно задушил бы, если бы не соседи!
– Неужто все настолько плохо?
– Настолько и даже больше! О нем говорят столько гадостей, сколько не говорят о джиннах и змеях! Хотя я понимаю его и даже жалею.
– Такой, как он, заслуживает кнута, а не жалости.
– Нет-нет. Надо говорить правду. Девочка, другая, третья – это нормально, разумно, это можно стерпеть. Но семь дочерей!.. Это ужас, это слепая трагедия, которая кого угодно лишит разума… Нет, всегда надо говорить правду.
– Правда, ʼУмм Зайдан, состоит в том, что девочка – человек и мальчик – человек. Без девочки не было бы мальчиков, а без мальчика – девочек. Здесь нет избранных.
– Доктор, ты же разумный человек! Девочка равна мальчику?! Нет, нет, нет. Один ноготь мальчика стоит двадцати девочек! На наш род, род Евы, нельзя положиться. Мы – не больше, чем проблемы и усталость.
– Но вы – соль земли.
– Соль и тля, вино и уксус.
– То же самое можно сказать и об Адамовом роде.
ʼУмм Зайдан улыбнулась, обнажив все те же два желтых клыка, встала, похлопала меня по плечу, и попыталась хоть как-нибудь смягчить свои резкие слова.
– Ты прав, и я права. Действительно, сын Адама и дочь Евы получили на двоих одно и то же благословение. Ни первые не являются медом, ни вторые – дегтем. Но, слава Богу, мальчик высоко стоит над девочкой, что бы ты ни твердил.
– Разве ты не считаешь, что их Творец лучше меня и тебя знает об их устроении и предназначении?
– Конечно, конечно! Слава Его имени! Он знает лучше, чем все люди, вместе взятые!.. Но я пришла за другим. Будь он проклят, склероз этот…
– За чем же ты тогда пришла?
– Я пришла просить тебя нанести визит деревенскому голове.
– И в чем же смысл моего визита?
– Чтобы принести соболезнования. Твое слово укрепит их опустошенные, несчастные сердца. Соболезнование – это милость…
– И я, и все человечество давным-давно ищем слова соболезнования по поводу смерти, и, поверь мне, ʼУмм Зайдан, не находим нужных. Даже самое искреннее соболезнование – это пустая трата сил и времени, соль, посыпанная на открытую рану.
– Скорбящему достаточно того, что отвлечет его от скорби.
– Единственная услуга, которую мы можем оказать скорбящему, – это оставить его наедине со своим горем. Тот, кто боится смерти, вовек не утешится речами о загробной жизни. Такого человека просто необходимо оставить один на один со смертью, тогда либо он поглотит смерть, либо смерть – его. Ну и, конечно, он может привыкнуть к смерти и научиться никуда от нее не убегать.
– Что за ужасное неверие в человека, сынок! Кому сердце позволит запереть в одной клетке овцу и волка?
– Но если овце доподлинно известно, что волк съест ее в один прекрасный день, то не лучше ли ей привыкнуть к волку и терпеливо готовиться к этому дню? Зачем заставлять овцу противостоять волку, оскорблять его и поносить?
– Господи, помилуй! Что ты говоришь, сынок? Кто найдет в себе силы подружиться со смертью?
– Тот, кто не сдружился со смертью, обречен вместо жизни на вечное умирание.
– Говори, что хочешь, но я никогда не возьму смерть в друзья.
– Ты ее страшишься?
– Я боюсь не своей, а чужой смерти.
– То есть приди смерть в эту самую минуту, ты скажешь ей: «Добро пожаловать»?
– Тебе нужна правда?.. По правде сказать, нет. Я попрошу ее прийти несколько позже.
– Когда? Ну хотя бы примерно?
– Когда вернется госпожа Руʼйа, по которой я соскучилась. Когда душа моя Хишам вырастет и женится… Когда…
– Когда у Хишама родится сын.
– Да! И когда…
– Когда приедет Зайдан.
– Да! Как же тоскует по нему мое сердце!.. Думаешь, он приедет?
– … И когда Зайдан женится – если он уже не женился, – отстроит дом, заберет тебя к себе и родит сына, который должен непременно успеть подрасти и тысячи раз назвать тебя «бабушкой».
– Да!
– …И когда доктор Муса ал-ʻАскари выйдет на пенсию и отдохнет, наконец, от изматывающей работы в Университете.
– Да-да! Именно так! Ты как будто прочел мои мысли!
– Иными словами, ʼУмм Зайдан желает смерти самой смерти. Она-то не хочет умирать.
– Сказать тебе честно-пречестно?
– Давай.
– Если бы я могла увидеть смерть в эту самую минуту, то без лишних раздумий выколола бы ей глаза, сломала руки и ноги и задушила!
– Но ты же понимаешь, что это она выколет твои глаза, переломает твои
