на мосту. Тут без штрафов вовремя не доберёшься.
Озерецкое
Недалеко от Сергейково, минутах в десяти езды на машине, заказник – «Озерецкое», болото и озеро, которые расположены в лощине. А на горе, над ними, сельцо Озерецкое.
Примечательно своим храмом Николая Угодника, что виден издалека в бесконечных поддмитровских полях.
Рядом с храмом несколько прудов, скамеечки, ёлка в деревянном заборчике (подумалось: наряжают на Новый год), деревянный настил, рядом детская площадка с огромной кучей ярко-жёлтого песка, усеянная разноцветными игрушками из пластика, с огромной розовой гусеницей посередине.
Прибежала и ластится молодая кошка, на пруду орут гуси. Не видно ни души, только две дамы с лопатой тащат куст "золотых шаров", выкопанный у соседнего покосившегося дома. Неистребимо это в наших людях. Мы тоже наглеем и срываем пару яблок со свисающей через забор ветки. Яблоки кислющие, выбросить жалко, и мы идём с ними к гусям. Откусываем кусочки и кидаем в воду. Гуси гогочут, дерутся и месят воду.
– А вот ещё аист на водонапорной башне!
Аист оказывается спутниковой тарелкой, свившей там наверху себе гнездо, но это не портит ни настроения, ни солнечного дня. За водонапорной башней есть три больших коровника, раскрашенных по стенам чёрными пятнами, а ля Му-му.
Всё чисто, выкошено, аккуратно. Над ухоженным памятником ВОВ развевается живой красный флаг. Солнце и август.
К стоянке у храма подъезжает ещё одна машина. – А не знаете, где поблизости есть открытый храм?!
Да, службы здесь не часты. В догадках о срочности треб москвичей мы начинаем движение к дому, в Сергейково.
Ящерки
В высоком уличном мангале живёт семейство ящериц. Нижний ряд дырок поддува даёт им свободу перемещения. Мангал закрыт куском жести, не плотно придавленной двумя плоскими камнями.
В яркие солнечные дни ящерки самых разных размеров, от двадцати пяти до десяти, пятнадцати сантиметров, выбираются погреться на тёплый металл. За их вёрткими гранёными головками вздувается и опадает кожа от быстрого дыхания. Видны неровные стыки отброшенных и отросших заново хвостов у старых и тонкие кольца светлого цвета – у молоденьких.
Они совершенно не боятся человеческого присутствия, исследуя любые положенные на крышку мангала предметы. Нехотя растекаются, блестя медными чешуйками кольчуг, в надежде, что не будет огня.
Впрочем, к ночи они возвращаются в свой остывший приют.
Эдисон и Свен
Счётчик в Сергейково двухтарифный, и в одиннадцать вечера (с началом ночного тарифа) дом вспыхивает всеми возможными огнями. Мы – большие любители электричества, а для этого, как говорил Ньютон в «Физиках» Дюрренмата, не нужно разбираться в физике – достаточно нажать выключатель.
И мы нажимаем…
В каминном зале: в колокольчиках люстру и два настенных бра, с мягким оранжевым светом; для чтения Толстого – ярко белую дорожку из шести светильников, отделяющих эркер с двумя мягкими креслами.
В малой столовой: три белых матовых шара. Коридорный и лестничный свет, а также гардеробный второго этажа.
Три жёлто- малиновых трубчатых светильника в Жориной спальне и, наконец, два плафона на распорных балках потолка, упирающихся в скаты крыши, плафон за кроватью, и – на десерт – малый цветочный шар с галогенками, что висит на длинном проводе перекинутый через балку, над креслом с цветочной обивкой и ажурным белым подголовником, а также высокую бронзовую лампу на низком столике с кружевной салфеткой.
Лампа зовётся Вавилон и состоит из многочисленных ярусов: нижняя усечённая пирамида с намёком на львиные лапы заканчивается четырьмя завитушками, на этом основании покоится хрустальный куб с решётчатой насечкой, четыре тонких в вензелях бронзовых хоботка (на них удобно вешать на ночь цепочку с крестиком) дают начало хрустальной четырёх угольной призме в локоть высотой, с такой же насечкой, как у нижнего куба, на призме стоит как бы маленькая бронзовая пузатая ваза с лампочкой, на которую крепится, наподобие присборенной гипюровой юбки, шитый шёлком сетчатый плафон, но не круглой, а овальной формы.
В этом тарифном режиме не включены постоянно только три шарительно- по- стенных светильника: ночной на верхней площадке лестницы за гардеробной. Это – маленький выключатель на самом светильнике, после чего он загорается бледным белёсым крылом в голубых мотыльках, настолько маленький, что умещается в кулаке и нашарить его ночью весьма непросто, нужен опыт.
И два наружных подвесных фонаря, как на бриге, один на нижнем правом скате крыши, второй – под балкончиком второго этажа. Выключатель от них – на улице, у лестницы крылечка. Эти фонари зажигают для навигации, если кто-то ночью отправился в летнюю кухню, снабжённую на углу таким же фонарём.
Оттуда, в темноте, дом и вправду кажется бригантиной из тёмного морёного бруса: с носом – эркером, решётчатым балконом, будто бушприт с сеткой, и двухярусной тёмной крышей (задняя, где лестница, повыше).
И мнится, что оклик…
– Эй, на шлюпке, чёрт вас дери! Правь сюда!
… придаст силы выключить последний ходовой фонарь, отдав кухню во власть океана тьмы подходящего вплотную леса, и двинуться по дорожке из плиток к трапу: узкой и короткой, в пять ступенек, прилегающей к боку дома лестнице крыльца.
В Гефсиманском скиту
Погода солнечная, день субботний, Медовый Спас, и мы едем из Сергейково в Сергиев Посад.
До Хотькова дорога знакома, потом поворот налево по стрелке и на горку со стелой "Хотьково", где оно в этом направлении благополучно заканчивается. Дорога здесь ухабистая, до Сергиева Посада девять километров.
У Троице-Сергиевой Лавры не припарковаться, куча машин, асфальт новый, разметки нет. В самой Лавре каша из народа. Только бросив взгляд за её мощные стены, мы даём задний ход, к брошенной машине.
Вообще впечатление от Лавры сумбурное, столько всего намешано, что хочется всё это разделить на несколько лавр, и ты одеваешь шоры и выключаешь боковое зрение. Так намного лучше, но народные реки ворочают нас вспядь, и мы решаем ехать в Гефсиманский скит.
Здесь тихо и покойно, места на парковке. Когда-то Филлипушка Хорев вырыл себе здесь по благословению землянку. Из шумной Лавры и правда хочется сбежать, вот хоть бы и сюда, на Исаковскую горку.
Если Троице-Сергиева – это шумная жаркая эклектичная Москва, то Гефсиманский Покровский – холодный строгий Петербург. Терракотовый кирпич, бело-красный единый стиль. Невероятная, высокая надвратная колокольня, мелодичный звон часов. В Покровском храме идёт
