настоящее честно
Пока фортепьяно раскрыто”
Он наконец отогрелся в своём купе. Пустой стакан позвякивал в подстаканнике, за окном мелькало что-то мимолетное… или просто устали за день глаза. Было время, у него неплохо получалось придумывать на ходу, под стук, под вечный русский ритм.
Чужие люди улыбались ему золотыми зубами или храпели, ворочались на полках.
И звякали стаканы. И еще эти шаркающие сдвижные двери… нет, тогда он ездил в плацкартных, двери начались потом. Чаковцев прилег и закрыл глаза.
Иван Георгиевич немедленно наклонился над ним, шумно задышал, защекотал шарфом, зашептал на ухо.
Чаковцев вскинулся, сел. Рот сух, сердце топочет в груди быстро-быстро, еще немного, оттолкнется сердце и взлетит. Что же сказал ему Иван Георгиевич, что нашептал?
Но лишь дрянная улыбка осталась Чаковцеву от короткого вагонного сна. Он с тоской посмотрел на дребезжащий на столике стакан – остатки чая плескались на донышке.
“Боже, как же хочется выпить”, – признался себе Чаковцев. Уже год прошел, целая вечность, он думал, всё позади. Поезд виноват, в этом всё дело. Другая жидкость цвета чая плескалась тогда в их стаканах; только память на запахи живучее старых рефлексов.
Он наскоро привел себя в порядок и вышел в коридор, постоял держась за поручень, упираясь лбом в холодное стекло, – огромная страна расстилалась там, похожая в темноте на море, не подсвеченная ничем, даже звездами.
В вагоне-ресторане было пусто и тихо, человек в белой куртке дремал за столиком.
Чаковцев деликатно кашлянул.
– Чего вам? – спросил человек.
– Тархун есть?
– Только кола.
– Давайте.
Он сел в дальнем конце, почти невидимый, отхлебнул сладкой шипучки; его обманутый желудок обиженно сжался. Глоток, еще. Чаковцева понемногу отпускало.
Вошли двое, спросили пива. Сели поодаль, спиной к нему, и тихо заговорили. Чаковцев не прислушивался, но что-то в интонации собеседников заставило его напрячься, настроиться.
– А что же власти? – осторожно спросил один.
– А что власти? Будто ты на Луне живешь. Куплено всё, – ответил другой, хриплый.
– Но сейчас не девяностые, слава богу.
– У нас, значит, девяностые. Или хуже. Было бы куда, давно бы свалил из Энска.
– И что, он сам… своими руками?
Хриплый еще понизил голос, до Чаковцева долетело лишь:
–… зверь он, садист. И еще кореш его, правая рука, жидок этот.
– Прямо в городе?
– Разное говорят, говорят, заимка у него имеется, секретная, там и лютует…
Чаковцев пошевелился, разминая затекшую руку. Двое впереди разом смолкли, оглянулись и, подобрав своё пиво, удалились.
Он посидел еще немного – не хотел встретиться с теми двумя в коридоре. Допил колу.
На пути к выходу приметил позабытую кем-то книжку на диванчике, дешевку в мятом переплете, подхватил её на ходу. “Вот так номер”, – тихо проговорил он, с удивлением узнавая аляповатую обложку.
“Успеть, только бы успеть. Там, за крепкой дверью бабушкиной спальни, пропахшей лекарствами, они с Томом будут в безопасности. Теория Джейн насчет бабушки была хрупка, но правда заключалась в том, что другого плана у них просто не было. Много месяцев их бабушка не вставала с постели, не разговаривала, не смеялась, она будто спала, но это был не сон. Дядюшка Элвис говорил, что бабушка в коме после удара, и один лишь бог знает, когда она очнется, если очнется вообще. Кома – это почти как смерть, рассудила Джейн, а значит, мертвецы свою не тронут. Так или иначе, решение было принято, и лишь этот зловещий темный коридор верхнего этажа отделял их сейчас от спасительной цели.
– Ах, – только и сказала Джейн, когда бледная высокая тень отделилась от стены коридора и преградила им путь. Похоже, всё пропало.
– Мама? – вдруг спросил Том, недоверчиво вглядываясь во мрак.
– Что ты несешь, Том? – воскликнула Джейн. – Разве ты забыл…
Она запнулась на полуслове, потому что тоже узнала мертвую женщину, преградившую им дорогу к спасению.
– Ах, милый Том, – сказала покойная госпожа Кингсли своему сыну, – ты узнал меня.
– Иди же скорее ко мне!
Джейн крепко ухватила брата за руку:
– Стой. Ты ведь понимаешь, что это не она, не мама? Наша мама умерла, умерла, и никто в целом мире не может этого изменить!
– Но, Джейн… – пролепетал бедный Том.
– Не слушай её, дурашка, – вкрадчиво сказал мертвец, так похожий на их усопшую мать, – она никогда не любила меня так, как ты любил, мой сладкий. Она просто ревнует.
– Но ведь ты и вправду умерла, мама. Я был на твоих похоронах прошлым летом.
– Ах, Том, чего не сделает любящая мать ради своего сыночка. Я вернулась к тебе, разве ты не видишь?
– Мамочка, – воскликнул Том и рванулся вперед.
– Стой! – заорала Джейн. Она изо всех сил удерживала брата, но в того словно бес вселился.
– А ну, пусти его, маленькая дрянь! – завопила мертвая госпожа Кингсли. – Он мой!
С этими словами она прыгнула на Тома. От неожиданности Джейн отпустила руку, и Том оказался в объятиях той, что когда-то была его матерью. С ужасом увидела Джейн как коварный мертвец впивает свои желтые зубы в руку Тома чуть повыше локтя.
Ярость вернула ей самообладание и придала силу. Джейн размахнулась и опустила тяжеленный том Британники на ненавистную мертвую голову.
– Получи, ведьма! – закричала Джейн.
От удара умной книги что-то хрустнуло в костяке и голова миссис Кингсли с выпученными от изумления глазами соскочила на пол и запрыгала вниз по ступенькам словно футбольный мяч. Безголовый мертвец растерянно зашарил в воздухе бесполезными руками. Том рухнул на руки Джейн, глаза его были закрыты, он тихонько стонал.
– Сейчас, Том, потерпи, – причитала Джейн всю дорогу до заветной спальни, волоча на себе брата. Силы Тома на глазах убывали. Но вот, наконец, и комната бабушки Рут.
Джейн втолкнула брата внутрь и с облегчением захлопнула за собой тяжелую резную дверь, щелкнула замком. Они добрались – но какой ценой! Больше всего ей хотелось сейчас расплакаться и нареветься вдоволь, и чтобы кто-нибудь умный и сильный пришел, пожалел её и всё исправил. Как бы она этого хотела! Вот только умнее и сильней её во всей округе никого не осталось. “Придумай же что-нибудь, Джейн!” – сказала она себе.
И в этот самый момент слабый, но такой родной голос окликнул её из глубины комнаты:
– Джейн, внучка!
– Бабушка Рут?
Это была она. Старушка стояла у окна, она перевела свой тревожный взгляд от огромной луны, что по-прежнему висела над садом, к внукам.
– Ты проснулась, какое счастье! – воскликнула Джейн. Подозревать бабушку в коварстве у неё просто не было сил.
– Сейчас не время, Джейн, – остановила Рут Кингсли свою внучку. Положение Тома было ужасным – бабушка поняла это с первого взгляда.
– Расскажи мне всё, только быстро.
Джейн кивнула и описала в кратком пересказе все события этой ночи, вплоть до последних.
Рут Кингсли поджала губы и сказала холодно:
– Видит бог, я никогда не понимала, что
