вокзалах. — Гибнут же ни в чем не повинные люди! Дети гибнут! Если вы хотите отомстить кому-то за что-то, то и наказывайте его, а при чем тут дети!»
— Задерживают, говорят, исламистов, которые готовили диверсию, — сказал Коля, вспомнив одну из телепередач. — Показывали по телеку, как захватили такую группу, у них оружие, взрывчатка, литературы много исламистского толка, списки завербованных…
— Тебе, Коля, надо быть осторожным, — пристально рассматривая сына, попросила Валентина Ивановна. — Не будь там, где много народу. Не ходи по темным улицам ночью, не знакомься с девушками. Заманят — и концы в воду. Такое бывало и не раз в спокойных русских городах, а в других и говорить нечего, очень надо быть осторожным.
— Да мы никуда и не ходим, — поспешил успокоить Коля Валентину Ивановну. — Учебный корпус, аэродром, казарма, столовая — вот и все, где мы бываем. В увольнение если отпускают, то ходим группками, парами. В рестораны и кафе нам не разрешают.
— И правильно делают! — воскликнула Валентина Ивановна. — Нечего вам там делать. Прицепится какой-нибудь алкоголик, убить могут ни за что. Не ходи туда, даже когда разрешат! — решительно с отмашкой руки заявила она.
Далеко за полночь разошлись по своим закуткам. Можно было и еще поговорить о том, о сем, о житье-бытье, да завтра (точнее, уже сегодня) детям в школу, Лизе и Кире на работу.
«Какой хороший мальчик, — не могла уснуть Валентина Ивановна, вспоминалось все, что связано с Колей. — Совсем недавно был маленький солдатик, складывающий на табуреточке свои вещи, а под нее старался ровно поставить тапочки, и теперь, уже настоящий солдат, а также аккуратен во всем. Интересно, кто его мать, родившая его, а потом выкинувшая в мусорный бак? Неужели она без души и сердца? Если жива, спрашивает ли себя за этот поступок, казнит ли себя или радуется, что избежала тюрьмы? Есть ли у нее еще дети, кто они, где они? Так же раскиданы по мусоркам или сданы в приюты, детские дома? Что думает о своей родительнице он? Наверное, мысленно простил? Они все прощают. Почему только? Их оставляют в родильных домах, сдают в детские дома, хуже того — выкидывают в мусорные ящики, а они прощают! Бог, природа, видать, наградили человека большой душой, способной все прощать матери-убийце, матери-кукушке. Но Бог ничего просто так не делает. И если мать, бросившая своего ребенка, прощена им, то Бог вселяет в ее душу раскаяние, неотвязное ни днем ни ночью, ни в праздники, ни в будни. А это, пожалуй, страшнее самого большого упрека и непрощения. Рано или поздно, но кара, какая бы она ни была, настигнет мать-преступницу. Пройдут, может быть, долгие годы, и когда-то схватится она за голову и завопит: «Что же я наделала! Прости меня, сынок! Прости меня, Господи!» Но будет поздно. Пережитые страдания детей, многократно помножившись, передадутся матери-преступнице. И поделом!»
Окно засветилось едва заметным серо-фиолетовым светом, и на глазах этот раствор бледнел, рассеивался, и вот уже видны все вещи в спальне, а Валентина Ивановна и глаз не сомкнула.
«А кто я ему, и кто он мне? — выскочил вопрос, как собака из подворотни. — Я его люблю как родного! — поспешила она с ответом. — Я все ему отдам! — И тут же сомнение: — Да, мне для него ничего не жалко, ради него готова на все жертвы, но только по велению совести, порядочности, христианской морали. И не более. Родное дитя и ты — одно целое. Даже не будучи рядом, ты чувствуешь его всем нутром. «С ним что-то неладное!» — тревожишься, казалось бы, на пустом месте. И точно, его свалил недуг! Кровное родство ничем не заменишь. Ласковые слова неродной матери приятны и радуют, но не затрагивают душевных струн так, как затронули бы простые слова похвалы или даже упреки родной. И эта разница в родстве крови непреодолима. Кровь диктует поступки. Родная мать, бросившая дитя в мусорную яму, поплакав, покаявшись, может рассчитывать на прощение чудом выжившего ребенка. Доставшая его из ямы женщина, усыновившая, воспитавшая словно родного, часто остается в одиночестве, не получив взамен даже малого внимания со стороны человека, кому была отдана вся жизнь. «Коля не такой! Он с благородной душой, и не позволит никому, а себе тем более, глумиться над идеалами нравственности». Я по долгу нравственности и любви к ребенку связала свою судьбу с его судьбой, и никакого расчета у меня не было, кроме как дать ему хорошее воспитание, оградить от ненужного влияния извне, поддержать в трудную минуту. А как он будет поступать — это дело его чести и совести. Хотелось бы видеть в нем эталон человека, да уж как получится. Пока причин для упрека не вижу. Дай то Бог и далее так жить!»
Спал Коля крепко и долго. Даже когда Валентина Ивановна уронила на кухне крышку от кастрюли, и та застучала, как сумасшедшая, он и ухом не повел.
«Какая я неуклюжая!» — упрекнула себя Валентина Ивановна, прислушиваясь, не разбудила ли Колю. Тишина в комнате сына успокоила ее.
Проснулся он в десятом часу, глянув привычно на часы, что висели на стене почти у потолка, очень удивился. Вскочил резво с дивана и заспешил в ванную. В коридоре столкнулся с Валентиной Ивановной.
— Доброе утро, мама! — остановился он посреди коридора. — Заспался. Расслабился.
— Там рано, наверное, встаете? — спросила Валентина Ивановна.
— Да, рано. В шесть.
— А ложитесь во сколько?
— В десять.
— Высыпаетесь?
— Не-а. Немного привыкли, но не совсем. Добираем, где придется.
— Кормят хорошо? Хотя, ладно, иди, умывайся, завтракать будем.
Большая тарелка с жаренной картошкой и отбивной с яйцом не удивили Колю. Он и раньше не страдал из-за отсутствия аппетита, а тут такой жор напал, что впору извиниться за него, да некогда.
— У папы тоже отменный был аппетит, — сказала Валентина Ивановна, улыбнувшись. — Любил жареную на сале картошку с кефиром.
— Нам жареной картошки не дают. В основном каши. Если картошку, то с мясом тушеную. Тоже вкусно.
— Еды хватает? Анатолий рассказывал, что долго не мог привыкнуть к распорядку, дождаться не мог обеда, ужина. Тогда их, наверное, хуже кормили, с продуктами в стране плохо было.
— Мы тоже привыкали к распорядку месяца два — есть страшно хотелось!
— Буфет какой-нибудь есть? Чтобы можно было перекусить, лимонада попить?
— В наш буфет ходим в выходные. Пьем лимонад с пряниками.
Валентина Ивановна улыбнулась: «Совсем еще дети! Лимонад, пряники, мороженое!»
— Чьи дети в основном учатся? — спросила она, предугадывая ответ.
— Разные. Из сел много, из маленьких городов. Есть дети военных, — ответил Коля. — Сын генерала в
