такой, какъ гдѣ мы жили, а мы живемъ, какъ у себя въ Захаровѣ.
— Я не знаю, — отвѣтила мать — что ты хочешь сказать этимъ, мой другъ.
À Телепневъ очень хорошо понималъ, что желала дѣвочка, и съ большимъ удовольствіемъ посмотрѣлъ еще разъ на нее.
«Какой умный ребенокъ», подумалъ онъ. «Она и теперь побойчѣе своей маменьки».
— Maman, мы сюда будемъ часто приходить, — начала опять дѣвочка: — я очень люблю, когда студенты поютъ. Maman, ты мнѣ даешь слово, что съ осени я начну учиться пѣть.
— Не рано ли, мой другъ.
— Почему же рано, душенька? У меня грудь крѣпкая. Я буду непремѣнно пѣть нѣмецкіе квартеты. Мнѣ эта музыка очень нравится.
— Что же въ ней хорошаго, мой другъ?
— Да, хорошо, maman. Вотъ съ тѣхъ поръ, какъ m-r Брейтфусъ началъ мнѣ здѣсь давать уроки, я занимаюсь съ большой охотой; сонаты играю, — выговорила дѣвочка съ особенно серьезной интонаціей.
«Славная дѣвчурка», подумалъ опять про себя Телепневъ.
— Пора домой, — сказала дама усталымъ голосомъ по-англійски.
— Нѣтъ, maman, душенька, посидимъ еще хоть съ полчасика. Здѣсь такъ хорошо. Мнѣ очень нравятся здѣшнія ночи. Свѣтло какъ днемъ. Дома, вѣдь я знаю, maman, ты меня сейчасъ уложишь спать, а мнѣ, ей-богу, не хочется.
Голосъ дѣвочки былъ, конечно, очень молодой, но не дѣтски-пискливый, а низкій, контральтовый; такъ что, по голосу, можно было ее принять за шестнадцати-лѣтнюю дѣвушку.
— Maman, ты сама не любишь гулять, такъ ты, душенька, оставайся дома. Я съ tante Nina могу ѣздить.
— Зачѣмъ же ее безпокоить, дитя мое; она все нездорова.
— Ахъ, полно, maman, какое же нездорова, просто ей скучно, maman, она хандритъ, отъ этого и нервы у ней являются.
— Полно, какъ тебѣ не стыдно…
— Я правду говорю, maman. А вотъ какъ будетъ ѣздить со мной и почаще гулять на «Домѣ», — тогда пройдутъ всѣ ея нервы, повѣрь мнѣ, душенька.
«Дѣвчурка съ характерномъ», — подумалъ Телепневъ.
Тонъ дѣвочки былъ необыкновенно самостоятеленъ. Она говорила съ матерью безъ тѣхъ дѣтскихъ ужимокъ, которыми обыкновенно милыя дѣти надуваютъ своихъ родителей.
— Я бы хотѣла, maman, совсѣмъ не такъ проводить день, какъ у насъ проходитъ.
— А какъ же, мой другъ?
— У насъ ужасно иногда скучно бываетъ, maman, надо бы побольше разговоровъ, читать бы вмѣстѣ…
— Тебѣ еще не все можно читать, мой другъ.
— Да вѣдь ты мнѣ даешь же книги, maman, англійскія и другія; а что нельзя, то пропускать. Я вотъ тоже tante Nina говорю почти всякій день: «отчего она со мной не играетъ въ четыре руки»; ужь у ней-то много свободнаго времени.
«Ну, она скоро перерастетъ свою маменьку и тетеньку», — думалъ Телепневъ и, еще разъ обернувшись, пристально взглянулъ на дѣвочку.
Его движеніе не укрылось отъ дамы; она встала, поправила свой бурнусъ и проговорила по-англійски:
— Пойдемъ же, дитя мое, ты слышишь — больше не поютъ, садъ совсѣмъ опустѣлъ.
Дѣвочка тоже поднялась.
— Ахъ, maman, еще разокъ взгляну во всѣ стороны; отсюда такой славный видъ, а тамъ ты меня можешь вести.
Дѣвочка подбѣжала къ обрыву и, откинувъ свою головку, взглянула направо и налѣво. Телепневъ сидѣлъ въ двухъ шагахъ отъ нея за деревомъ.
— Не ходи дальше, — крикнула ей дама: — тутъ сидитъ кто-то.
Дѣвочка оглянулась и увидѣвши Телепнева, очень спокойно и внимательно посмотрѣла иа него.
— Это студентъ, — сказала она, возвращаясь къ матери, по-англійски, — онъ не страшный; только онъ не похожъ на нѣмцевъ.
Дама повела ее по аллеѣ, а Телепневъ долго еще сидѣлъ на скамейкѣ и думалъ объ этомъ оригинальномъ ребенкѣ.
XXX.
Бурсаки, передъ окончаніемъ семестра, собрали экстраординарную сходку. Повытянувши изъ Телепнева все, что имъ нужно было, корпораціонные принципалы измѣнили съ нимъ тонъ, сдѣлались гораздо суровѣе. На двухъ сходкахъ, которыя были послѣ комерша, они только морщились, когда Телепневъ высказывалъ какое-нибудь мнѣніе, несогласное съ бурсацкимъ духомъ.
На послѣдней экстраординарной сходкѣ сводили разные счеты и толковали о томъ, какъ въ будущемъ семестрѣ справиться съ расходами. Рутенія должна была предсѣдательствовать и на своей квартирѣ, каждую недѣлю, устраивать угощенія для шаржиртенъ-конвента.
— Одно мы можемъ сказать, господа, — заявилъ Телепневъ: — что не только въ будущемъ, но и въ нынѣшнемъ семестрѣ у насъ совершенное банкротство.
Бурсакамъ эта фраза очень не понравилась.
— Во-первыхъ, — продолжалъ онъ: — изъ счетовъ видно, что за многими ландсманами большая недоимка. И кромѣ обыкновенныхъ расходовъ на попойки, вышло много денегъ еще куда-то, неизвѣстно на что…
Бурсаки переглянулись между собою многозначительно. Лукусъ и растерзанный филистръ почему-то сконфузились.
— Ты слишкомъ арогантъ, — возразилъ Мандельштернъ. — Эти деньги мы пуфировали.
Произошла пауза.
— Кому же вы пуфировали?
— Если ты такъ желаешь звать…
— Я думаю, господа, что это не должно быть секретомъ на сходкѣ. Вы повѣрите, надѣюсь, что я хлопочу не о себѣ самомъ. Вы видите, что многимъ изъ нашихъ ландсмановъ въ тягость платить процентъ. Стало быть, какимъ же образомъ, при подобныхъ обстоятельствахъ, можетъ корпорація пуфировать, и кому, — спрашиваю я?
— Корпорація, — отвѣтилъ Мандельштернъ: — пуфнула двумъ нашимъ Филистрамъ.
— На какой же срокъ?
— Нельзя ли насъ избавить отъ этакихъ вопросовъ? — вскричалъ вдругъ растерзанный, поднимаясь съ своего мѣста.
— Фуксъ желаетъ задать тону, — проговорилъ съ ѣдкой улыбкой Лукусъ.
— Вы напрасно горячитесь, господа, здѣсь я не фуксъ, а такой же ландсманъ, какъ и вы; на сходкѣ всѣ равны. Я имѣю полное право, какъ и другіе ландсманы, знать, на что употребляются деньги корпораціи.
— Ты слышалъ, — рѣзко отвѣтилъ ему Лукусъ: — что ихъ корпорація пуфнула намъ. Чтоже ты имѣешь противъ этого?
— Я желалъ узнать, на какой срокъ сдѣланъ этоть заемъ. Корпорація такъ нуждается; въ будущемъ семестрѣ ей предстоятъ такіе экстренные расходы, что она не въ состояніи давать деньги и не знать, когда она ихъ получитъ назадъ.
Лукусъ поблѣднѣлъ и опустилъ глаза.
— Объ этомъ нечего говорить, — отрѣзалъ Мандельштернъ. — Эти деньги корпорація можетъ считать въ числѣ своихъ расходовъ.
— Въ такомъ случаѣ, господа, я ничего больше не скажу. Я никого не желаю задѣвать, но мнѣ кажутся очень странными подобныя распоряженія. Мы въ корпораціи не выписываемъ ни одного журнала, копѣйки не истратили на дѣло, а считаемъ почему-то обязанностію поддерживать людей, которые, право, могли-бы давнымъ-давно оставить Д.
Впечатлѣніе словъ Телепнева выходило изъ ряда всего того, что бурсаки испытывали на сходкахъ. Произошла значительная пауза. Варцель вскочилъ и устремилъ глаза на Телепнева. Онъ ужасно за него испугался. Шаржиртеры насупились, нервное лицо «Нукуса все передернулось.
— Я нахожу твои замѣчанія неумѣстными, — проговорилъ онъ дрожащимъ голосомъ. — Ты считаешь насъ unhonorig?
— Нисколько, я высказалъ только свое мнѣніе.
— И ты не берешь его назадъ?
— Не думаю брать.
— Мы поговоримъ объ этомъ завтра, — заключилъ Лукусъ,
