лишь мое предположение. Я озвучил то, что пришло мне в голову, не забивай свою! К тому же я звонил не за этим. Только хотел сказать, что жду тебя на заплыве в следующем году!
XVII
Каменный причал Россес-Пойнт тонул в сиреневых сумерках. Еще немного, и ночь поглотит угрюмый выступ, словно растаявший кусок мороженого, по которому стекали коричневые потеки ржавчины. Здесь все приобрело ее оттенок – и баржи, важно переваливающиеся с боку на бок, и стальные перемычки, держащие конструкцию пирса, и старые лодки, севшие на мель. Прожорливая хищница, рожденная смесью стихий – воды и воздуха, голодная и терпеливая, месяц за месяцем, год за годом поедающая ценные человеку предметы.
Сьюзан подошла к самому краю прямоугольной запруды с застоявшейся водой. Пойманный в ловушку океанский поток, превращенный в обычную топь. Она потянула носом воздух. Ноздри заполнил запах тины, плесени, едкого металла и мокрого песка. Она бросила взгляд на красную вспышку – корму пришвартованного катера под едва живым фонарем. Ночью в Россес-Пойнт никого не найти. Тем более сейчас, когда близится гроза. Вон, серые тучи видны даже в темноте – кустистые, рваные угрозы неба, готового поглотить все под собой. Что она делает здесь?
Иди за сердцем, а там разберешься. Откуда это? Как странно возвращаться мыслями к фразам, однажды услышанным, и не быть способным вспомнить, кто их тебе сказал. Почему они застревают в сознании? Словно откладываешь такие фразы на потом, когда они могут пригодиться, указать путь там, где не видно ни зги.
Она окинула взглядом шеренгу острых сверкающих мачт – словно спицы, воткнутые в рукоделие, они тянулись к небу, размеренно качаясь на волнах. Глухая осенняя темнота опускалась на причал, и все ярче разгорался свет маяка на той стороне мыса – согревающий, видимый отовсюду, манящий, но далекий. Блик, темнота. Блик, темнота. Словно мотылек, пойманный в руку, то пробивающийся сквозь решетку пальцев, то сдающийся под их натиском. Свет, мгла. Свет, мгла. Какой спертый воздух. Сьюзан задышала полной грудью, стараясь разогнать легкие, но стало только хуже. Будто с каждым вдохом она втягивала тягучую болотную смесь. Вонь стала невыносимой. Усилившись, каждый запах словно обрел форму: металл – серой кляксы, заблудшая пена – прокисшего молока, но хуже всего был запах рыбы. Такой стоит, если не вынести мусорное ведро с рыбьими кишками в тот же день.
Сьюзан не успела опомниться, как горячая волна обдала ее, и тошнота, как будто чей-то кулак толкал изнутри, вышла рвотой. Судорожно согнувшись пополам, она ощущала бетонный холод, поднимавшийся от пола, а лодки вокруг все качались и качались. Нужно остановить это качание. Сейчас, немедленно. Сьюзан бросилась прочь от пирса, на берег, на мокрый песок, побежала вдоль воды, утопая ногами в мокрых разводах. Следом хлынул дождь. Сначала грубые капли, словно проверка связи, зашлепали вокруг, как канонада, а потом они слились в один сплошной серый поток. Шипел берег, и ему вторили волны. Вода встретилась с водой, а она между ними, куда бежать? Ночь и дождь смешались в одну сплошную мглу, неосязаемую и в то же время плотную, как театральный занавес, не протолкнуться.
Раскат грома сотряс небосвод, а следом молния, как разряд тока, и на секунду вокруг стало светло как днем. С паникой в глазах она взглянула в небо, разверзнутое над головой, которую накрыл кокон из брызг. Надо прятаться. Искать укрытие, пока ненастье не поглотило ее. Сьюзан побежала почти наугад, прочь от воды, и в то же время вода была с ней, вокруг нее, плотное кольцо, лишенный воздуха вакуум. Лодка! Брошенная кем-то старая лодка, засевшая в песок и заваленная на бок, слово сама пряталась от сильного ветра. Туда, скорее, – внутрь, под деревянный настил хотя бы на время. Сделать передышку, почувствовать, что она еще может дышать.
Сьюзан забралась в нишу и накрылась курткой с головой. По лицу побежали мокрые струйки, которые сразу же нагревались и падали за шиворот уже теплыми. Дышать, не забывай дышать. Конечности трясутся, она их почти не чувствует. Только холод и желудочный страх. И еще руку, которая тянет ее из укрытия. Тянет наружу, кто-то хочет, чтобы она утонула, чтобы растворилась в воде, исчезла!
– Эй, давай, быстро, вылезай!
Настойчивое движение сильных рук, и она на песке, и неизвестный тянет ее за собой к желтому домику, до которого она не добежала всего несколько метров. Вот она внутри, вибрирующее пространство согревает ее – невысокие стены, тусклая потолочная лампа, старый телевизор, моргающий картинками без звука. Кто-то спрашивает ее имя. Кто-то живой.
– Дамочка, еще немного, и мне понадобился бы буксир, чтобы вас достать.
– Я…
– Во время грозы лучше сидеть дома, не слыхали?
– Простите…
– Поизвинялась – и хватит. На-ка лучше чай горячий. Тильда только что заварила.
Сьюзан протерла лицо обшлагом куртки и увидела перед собой двоих. Мужчина и женщина. Чистые, словно умытые дождем лица. Простая одежда, пахнущая домашним теплом. Или это улыбки так преображали их.
– Спасибо. Я сама виновата, не стоило ходить там ночью.
– Да уж, вот это верно. Мы смотрели, пока еще видно было, Тильда говорит: «Катер хочет купить, наверное, бродит, смотрит уж больно пристально». А я говорю: «Нет, такая на катере не будет ходить. Что-то потеряла, наверное».
– Потеряла? Да, наверное, так и есть.
– А я говорю: «Хватит с нас утопленников, пойду за ней, пока чего не случилось».
– Утопленников… Вы говорите о мужчине, найденном на песочной гряде? – дернулась Сьюзан.
– Ишь, на песочной гряде… Ученая, значит. А то о ком же. Да только он не тот, за кого его полиция приняла.
– Десмонд! Закрой свой рот, не до того ей сейчас, не видишь, что ли?
– Погодите, нет, продолжайте, со мной такое не впервые. Я сейчас приду в себя… Скажите, что вы имели в виду?
– А тебе какое дело до того будет? – спохватился мужчина.
– Десмонд, верно? Меня зовут Сьюзан Уолш, я ведущая на радиостанции. Я занимаюсь расследованием этого дела. Сотрудничаю с полицией, общаюсь со слушателями, собираю все детали, которые могут помочь. Вы можете спокойно все мне рассказать.
– Уж кому лучше успокоиться, так это тебе, милочка, – ухмыльнулась Тильда, присаживаясь на край дивана.
– Дождь застал меня врасплох, только и всего. Еще минутка, и я буду в норме, – она потрясла куртку, создавая вокруг ореол брызг. – Пожалуйста, скажите, вы что-то знаете о том мужчине?
– О каком мужчине ты твердишь, о том, чьи фотки по газетам распиханы? Не, об этом ни черта не знаю. А вот о том, что лежал на берегу, – вот о нем могу и рассказать.
– Но ведь это один и тот же человек. Питер Бергманн. Он жил в отеле Слайго, а потом…
– Тормози, знаю без тебя, о ком толкуем.
– Только у Десмонда свои
