по спине. – Скоро уже все наладится. Ты помылся шампунем от вшей?
Он утвердительно всхлипнул:
– Тогда точно все наладится.
– Я хочу умереть.
Инна приблизилась к его уху, но ничего нежного и успокаивающего не шепнула, а больно цапнула за мочку острыми зубами. Фёдор дернулся. Член его обмяк.
– Еще раз скажешь такое, я сама тебя убью.
– Прости меня! За все!
– Потом об этом поговорим.
– А сейчас не простишь?
– Ты как ребенок.
– Мне очень плохо.
– Федя, если бы я была на твоем месте, а ты на моем, ты бы меня даже на порог не пустил.
– Неправда.
– Еще как правда. А я тебя спасать приехала. О чем это говорит?
– О чем?
– Что я тебя люблю. Не знаю, как это еще возможно, но это так.
– И я тебя люблю.
– Но себя больше.
– Я себя ненавижу.
– В отношении себя это почти одно и то же.
Из прихожей послышались голоса. Один был женский, молодой.
– Там что, баба? – прошептала Инна.
– Я не знаю, – ответил Фёдор.
– А ты оглох, что ли? Там баба. Этот дурак вызвал бабу.
– Но это же врач.
– Разве не мог сказать, чтобы прислали мужчину?
– Инна, ну перестань.
– Она будет тебя трогать.
– Да она просто иголку мне в руку воткнет, и все.
– Не смотри на нее.
– В смысле?
– Закрой глаза. Или смотри в сторону. На нее не смотри.
Инна не шутила. Будь она чуть более сумасшедшей, давно бы выколола ему глаза, лишь бы он никогда больше не увидел другую женщину.
– Я постараюсь.
– Не надо стараться, – прошипела она. – Просто сделай.
Впрочем, Инна мигом успокоилась, как только нарколог выглянула на кухню. Это была низкорослая, полная женщина лет пятидесяти пяти, с коротко остриженными седыми волосами; на висках они свисали острыми уголками. На ней был надет белый халат, на плече висела сумка.
– Здравствуйте, – сказала она. – Кто пациент? А, все, вижу.
Фёдор уставился в пол.
– Давайте пойдем в комнату. Вам надо лечь.
Инна успела шепнуть:
– Ладно, можешь смотреть.
Потом он не смог вспомнить, как уснул.
В комнате лег на диван, уставился в потолок, слушая, как нарколог шелестит упаковками лекарств. Услышал голос Инны:
– А можно его сразу же закодировать?
– Нельзя. Он же пил сегодня? А должно пройти минимум пять дней.
– Жаль.
– Можем завтра приехать и отвезти его в клинику на недельку. Там и закодируем.
– У меня срочная работа, – подал голос Фёдор.
Он думал, Инна возразит, но ошибся.
– Да, у него срочная работа.
– Ну тогда пять дней. Звоните, приеду.
Инна ничего не ответила. Или ответила, а он забыл. Последнее, что запомнил, как нарколог подошла, наклонилась и заглянула ему в глаза. У нее они были серые, как февральский лед.
– Станете как новенький, – сказала нарколог и быстро облизнула губы. Будто ящерица.
Фёдору стало страшно, и он вцепился пальцами в плед, на котором лежал. А уже в следующий момент проснулся посреди ночи, в кромешной тьме. Сердце снова пыталось сбежать. Хотелось пить. И страх не ушел. Фёдор пошарил руками по дивану. Инны рядом не было. Таращась в темноту, он позвал ее. Но голос прозвучал слабо, едва слышно. Встать Фёдор не решился. Он знал, что пола нет. И если он слезет с дивана, то провалится в бездну. Закопавшись с головой под плед, Фёдор свернулся эмбрионом и замер. А потом опять утонул во сне и всплыл посреди Дворцовой площади. Он сидел на табуретке под Александрийским столпом. Какой-то человек с длиннопалыми белыми руками стоял у него за спиной и трогал за лицо. Вокруг толпились бездушные зрители. Их лица ничего не выражали. Человек показал Фёдору опасную бритву.
– Нравится? – спросил он.
– Не надо, пожалуйста, – ответил Фёдор.
– Как это не надо, когда надо!
Но горло не перерезал. Вместо этого он стал брить Фёдору голову, начав с макушки. И бормотал:
Я ваш ангел. Я отец.
Я его жестокость знаю,
Смерть моя уже близка.
На главе моей зияют
Плеши, лысины – тоска.
И если жизнь протянется,
То скоро не останется
Ни сокола, ни волоска.
Знать смерть близка.
Знать глядь тоска.
– Отпусти меня.
– Ща, добрею только.
Но Фёдор сумел сбежать, выбравшись из сна.
Было пасмурное утро. За окном серым саваном расстилалось неуютное петербургское небо. Фёдор осторожно слез с дивана. Пол под ногами слегка пошатнулся, но не обратился бездной. Кружилась голова. Руки и ноги ослабли, будто после тяжелой, непривычной работы.
«Работы. Какой еще работы? Просрана работа, – подумал Фёдор. – Или нет?»
Он выглянул в окно. Набережная была безлюдна. Лишь на Львином мостике стоял человек в пальто, шляпе и кидал в воду куски батона. Но уток не было.
«Сумасшедший! Он или я?»
– Я ваш ангел. Я отец, – пробормотал Фёдор. – Откуда это? Я, что ли, сочинил?
«Дурацкий сон. А вдруг со смыслом?»
Утомившись от безответных вопросов, Фёдор вернулся под плед. И сразу уснул. На этот раз его унесло в рюмочную. Он сидел за столом и пил водку. Наливал себе по целому стакану из неиссякаемой бутылки, закидывал в рот, тут же опять наливал. Подошел седобородый старик и сказал:
– А, вот оно как?!
Сел напротив и положил перед собой морщинистые руки.
– Я тебя узнал, – сказал Фёдор. – Ты апостол Пётр.
– Вовсе нет, – ответил старик. – Но зовут меня и правда Пётр.
– Хочешь выпить?
– Твою водку я не буду. В ней смерть.
– Что-то не похоже. Пью, пью и не пьянею.
– Ты пьешь неправильно, поэтому и не пьянеешь.
– А как правильно?
– Представь, что это кровь.
Стало не по себе. Фёдор отодвинул стакан. Старик засмеялся.
– Ты бес?
– И вовсе не бес.
– Раз не апостол, значит, бес.
– Глупости. Ты сам-то кто?
– Пока что не понял.
– Пора бы уже. Вытечет твое время, а ты так и не узнаешь. И плохо тебе тогда будет.
– Мне и так плохо.
Старик опять засмеялся.
– Послушай, – сказал Фёдор. – Я сочинил стихотворение.
– Не надо. Не люблю стихи. В них смерть.
– Где ж ее нет?
– Например, в моей бороде. Хочешь потрогать?
Его борода зашевелилась. Фёдор вцепился в нее всей пятерней, дернул и проснулся от дикой боли внизу живота. Рука его находилась в трусах и крепко сжимала вялый член с размякшими яйцами. Мутило. Голова продолжала кружиться. Капельница и феназепам помогли слабо. Он был бы рад снова уснуть, но боялся. Осторожно встав с дивана, Фёдор доковылял дрожащими ногами до туалета. На полу лежала раскрытая толстая книжка. Поднимать и смотреть,
