пишет, что мои сообщения
не улучшают ситуации, – значит ли это, что дела и до этого шли достаточно плохо? Не может же быть, чтобы все так испортилось всего за три-четыре дня.
Я вижу, как Виктор, сидя у окна, читает книгу с синей обложкой и нарисованной на ней обезьяной. Я встаю, и сердце пульсирует у меня в висках.
– Где ты ее нашел?
Я щурюсь, яркий свет бьет мне в глаза.
– Ты сама мне ее дала. – Он улыбается.
– Я?
В моей голове всплывают обрывки предыдущего вечера. Музыка в Caveau des Oubliettes, море пива, его мать. Честно говоря, не припоминаю, чтобы я дарила ему книгу.
– Ты вручила мне ее, когда мы вернулись сюда вчера вечером. Мне нравится. Ты сказала, что купила ее в книжной лавке.
– Надеюсь, ничего странного я вчера больше не творила?
– Подарить книгу – это совсем не странно.
Между нами что-то было? Я слишком расслабилась? Я ловлю свое отражение в оконном стекле.
– Я плакала?
– Может быть, немного. Ты слишком много выпила, вот и все.
Я сажусь рядом с ним.
– Виктор. – Этот разговор стоит мне немалых усилий. – Я хочу знать, что делала и говорила в тот отрезок времени, который выпал у меня из памяти.
– Откуда мне знать, что именно выпало у тебя из памяти?
– Виктор, пожалуйста!
– Мы говорили о моем отце.
– Я знаю.
– А потом ты разрыдалась.
Это тронуло меня, я помню! Потом я его обнимала.
– Ты говорила, что ответственность – это основа счастья, – продолжает он. – Тебе плевать на энергетические батончики, потому что ты все равно не можешь спасти мир, но вместе с тем ты не намерена все потерять и оказаться в моей ситуации, потому что я тоже не мессия.
– Мне жаль, – шепчу я.
Он пожимает плечами.
– Знаешь, сколько слов говорится впустую.
Мне не следовало его обижать и не надо было здесь оставаться. Сколько поступков я не должна была совершить!
Из кармана моего платья выпадает визитка владельца галереи: Улица Сен-Огюстен, 9. У Виктора завтра смена в магазине, но я буду свободна. По крайней мере, я смогу совершить хоть один правильный поступок. Я найду свою тетю.
Я выбираю самое немноголюдное кафе и сажусь за маленький столик в углу. Заказываю кофе с молоком и круассан. На улице я чувствовала себя беззащитным младенцем: ветер дул в лицо слишком сильно, свет ослеплял, гудки машин оглушали.
Я нахожу письмо от Вероники, оно прислано в 2:04. Моя идея им понравилась, они с Марой постараются ее реализовать. Не обращая внимания на читаемый между строк упрек, я понимаю одно: на данный момент у меня одной проблемой меньше. Я принимаю таблетку обезболивающего, запивая ее глотком воды. Мне удалось невероятное – вызвать всеобщее недовольство именно тогда, когда я старалась никого не разочаровать. И что я при этом получила? Пока сплошные потери.
Но с лирической героиней моего поэтического сборника происходят куда более серьезные неприятности: цветок ириса засох, а она рожает ребенка, сама того не желая.
Он родился с копной черных волос
и с пытливыми черными глазами.
«Иди сюда, – сказала мама, – отдай его мне».
Я его не хотела,
а Петер так никогда об этом и не узнал.
«Я тебе все объясню, только устно, – пишу я Бернардо. – Пожалуйста, дождись моего возвращения».
Только сейчас я осознаю, что начинаю вести себя как тетя.
Большое квадратное помещение галереи освещено пронзительным неоновым светом, который может стать для меня последним ударом. Стены покрыты свисающими с потолка до пола цветными нитями. Я набираюсь сил и вхожу.
Блондинка за столиком в конце зала поднимает глаза и одаривает меня дежурной улыбкой. Я делаю вид, что рассматриваю висящие на стенах произведения, достаю из кармана визитку с именем владельца галереи и подхожу к ней.
– Вы знаете Эмму Хонни? – спрашивает девушка, протягивая мне выставочную брошюру. – Семьдесят четвертого года рождения, ее швейная мастерская раньше обслуживала психиатрическую больницу.
– Ого! – Я делаю вид, что хочу взглянуть.
Она смотрит на меня в раздумьях, не вернуться ли обратно к компьютеру.
– А Жерар Пиве на месте? – спрашиваю я, стараясь звучать непринужденно.
– Сегодня утром он уехал в Токио, – отвечает она с прежней улыбкой. – Желаете что-нибудь передать?
В Токио? Вчера он ничего об этом не говорил. Могу ли я задать ей вопрос?
– Вам случайно ничего не известно о мадам Вилла? – решаюсь я. – Вивьен Вилла.
Девушка озадаченно на меня смотрит.
– Она должна быть одной из ваших клиенток, – уточняю я. – Так сказал Жерар.
Я надеюсь, что упоминание владельца галереи по имени заставит ее проявить усердие. Это и правда срабатывает. Пусть и неохотно, но девушка все-таки проверяет базу данных.
– Мы не можем сообщать конфиденциальную информацию… – бормочет она. – Хотя, если Жерар вам сказал… – Она качает головой. – Ничего нет. Клиенты у нас все зарегистрированы, но под этим именем никто не значится.
Она смотрит на меня с раздражением, в надежде, что я уйду.
Я прошу ее перепроверить. Она проверяет еще раз, но с тем же результатом. Неужели это правда? Если бы не страх показаться смешной, я бы вела себя настойчивее. В конце концов я неохотно оставляю и эту попытку. Поворачиваю назад, закрываю за собой дверь и оказываюсь на улице.
Краем глаза через окно галереи я замечаю Одетту. Высокий хвост, розовый фартук и поднос в руках – я с трудом узнала ее. Увидев меня, она делает удивленную гримасу и машет мне. Я поднимаю глаза, чтобы прочитать вывеску: «C’est mal?» [60]
– Садись, я чем-нибудь тебя угощу, – говорит Одетта своим обычным бодрым тоном. – Здесь все неправильно, это уже из названия ясно, так ведь?
Элементы мебели собраны из подручных материалов, они как будто нарочито непропорциональны. За прилавком суетятся две одинаковые девушки.
– Элла и Йоланда, – поясняет Одетта, заметив, что я за ними наблюдаю. – Они открыли это место. Обычно я работаю здесь только по выходным, но сейчас не хватает персонала. Парень, который обычно работает в эту смену, ушел в отпуск.
Столик у входа освободился, и она жестом предлагает мне присесть. Без лишних уговоров я опускаюсь на одно из двух залатанных кресел.
– Задумка состоит в том, чтобы из неудачных рецептов, из маленьких и больших ошибок даже самых известных поваров создавать потрясающе вкусные десерты, – объясняет Одетта, доставая блокнот для заказов. – Если хочешь попробовать что-нибудь необычное, рекомендую взять морковный торт. Из фиолетовой моркови.
– Фиолетовой? Ладно. Я вообще страстная поклонница.
– Моркови?
– Кондитерских изделий. Можно сказать, я кондитер-любитель.
– Вот это да! – говорит она с энтузиазмом. – Кофе будешь?
Я соглашаюсь.
Мне хочется мыслить рационально: если я уверена в том, что единственный залог счастья – это выполнение своего долга, то почему же я все еще здесь? Или мой настоящий долг – это встреча с тетей Вивьен? Или мне нужно приключение в ее духе? Может быть, я от чего-то убегаю?
Возможно, я никогда не найду свою тетю и просто перестану ее искать. Возможно, я чувствую себя такой же потерянной и несостоявшейся, как она. Может, то, что она сказала, правда: страсть заставляет чувствовать себя живым, является смыслом существования, а мой долг сейчас – находиться здесь и искать ее. Лучше испытывать страсть и не чувствовать себя ее достойным, чем прожить серую, однообразную жизнь без чувств и увлечений.
Недолго думая, я звоню отцу. Он отвечает на третьем гудке.
– Мне захотелось тебя услышать, – говорю я на одном дыхании. – Как дела, папа?
– Я перешел на новый уровень сложности, и, чтобы не решать твои головоломки, я купил себе новый журнал.
– Мог бы дорешать и мой.
– Было приятно прогуляться до площади Свободы, я давно не был там в будний день. В газетном киоске из покупателей был только я, и мы разговорились с продавцом. У газетчика дела идут не очень хорошо. Он стал дедушкой, ты знала об этом? Я взял себе последний выпуск судоку.
– Следишь за новостями, значит.
Я слышу, как он улыбается,
