но вдруг его голос становится напряженным, и он произносит:
– Мы беспокоимся, Олива. Я вчера виделся с Бернардо и…
Я стараюсь не придавать значения тому, что они встречались в мое отсутствие. Признак зрелости – это позволять событиям идти своим чередом и не мешать другим оставаться самими собой. Виктор сказал мне об этом на днях, и он прав.
– Папа, я никого не убивала, я не…
– При чем тут это?
Молчание отца полно тревоги. Он в курсе, что я приехала к его сестре, к тете, общения с которой он меня лишил. Он также знает, что я не нашла ее и пока не возвращаюсь. Я не нахожу веских аргументов для продолжения этого разговора. Вместе с тем мне не хочется, чтобы он думал, будто я от него отдаляюсь, ведь сейчас он мне ближе, чем когда бы то ни было.
– Папа, а как ты? Помимо меня и судоку?
– Сегодня я пригласил твою маму на ужин. Хотя бы немного отвлечемся.
– Отличная идея! Обычно вы никуда не ходите. – Я набираюсь смелости. – Я люблю тебя, – шепчу я.
Должно быть, прошло не менее десяти лет с тех пор, как я в последний раз говорила ему эти слова.
Он реагирует так же, как и десять лет назад:
– Я тоже. – И добавляет: – Поэтому я и волнуюсь.
Мы прощаемся почти сразу: нам обоим слишком неловко, чтобы добавить что-то еще.
Одетта ставит передо мной порцию фиолетового морковного пирога, покрытого глазурью и украшенного цедрой лимона.
Я отламываю кусочек, пытаясь убедить себя, что все будет хорошо. Я смотрю на гуляющих по улице людей. Бриллиант на моем пальце отражает солнечный свет из окна.
«Возвращайся, – отвечает Бернардо. – Возвращайся скорее, Олива».
Когда я собиралась на первое свидание с Бернардо, я вытащила из шкафа всю одежду и перемеряла все подряд. Он сказал, что мы пойдем в какое-то модное место, но не уточнил, в какое именно. Многолюдный бар? Маленький уютный ресторанчик? Когда я показала фото Бернардо маме, она сказала, что он красивый парень, хорошо одевается и к тому же юрист, поэтому я ни в коем случае не должна его упустить: такого, как он, я, может быть, больше не встречу. Ей никогда не нравились мои ухажеры: ни Мауро из лицея, которого она называла панкабестией [61] только потому, что он всегда гулял с собакой, ни Джероламо из университета, получивший прозвище Рай-В-Шалаше за то, что мечтал стать художником.
До назначенной встречи оставалось полчаса, когда мама заглянула в мою комнату и, увидев меня в синем атласном платье бабушки Ренаты и балетках, воскликнула: «Дорогая, в этой хламиде ты похожа на матрону!»
Затем ее взгляд пал на груду одежды, лежавшей на кровати.
– Давай я помогу тебе что-нибудь выбрать? Увидишь, это будет весело.
От отчаяния я согласилась, хотя и предполагала, что весело будет только ей.
«Прежде всего каблук!» – сказала она. Он стройнит, а мне это просто необходимо, но каблуки подходят не ко всему. Может, мне стоит надеть платье-трапецию, которое она мне дарила? Как по мне, то оно похоже на мешок для мусора цвета морской волны. Юбка-карандаш и блузка? Непринужденно и элегантно. Но блузка собирается под мышками в складки, из-за чего я становлюсь похожа на главную героиню фильма «Секретарша». Вряд ли мне захочется стоять на коленях на столе с морковкой во рту.
– Давай примерим брюки! – воскликнула мама, не ожидая моего ответа.
Я примерила джинсы, но они были настолько узкие, что я натянула (и застегнула) их с трудом. Меня накрыло чувство безысходности, но мама улыбнулась и защебетала:
– Посмотрим, может, эти подойдут…
В прихожей лежал пакет из ее магазина, из которого она триумфально извлекла пару черных брюк, широкую шелковую зеленую блузку и туфли того же цвета. Всего два часа назад я отмела идею надеть каблуки с брюками, а теперь смиренно втискивалась в них.
– Идеально! – воскликнула мама, довольная результатом.
Честно говоря, я чувствовала себя престарелой продавщицей роскошного магазина, но потом подумала, что это все равно лучше, чем быть матроной.
Бернардо ждал меня, скрестив на груди руки. Он стоял рядом со «Спайдером» (как я потом узнаю, взятым напрокат специально для этого случая), на его лице застыла широкая улыбка.
– Отлично выглядишь, – сказал он, подходя ко мне и целуя меня в щеку.
Он открыл дверцу с моей стороны и закрыл ее, когда я села, после чего резко тронул с места.
Мы приехали в модный бар на последнем этаже небоскреба, из окон которого открывается вид на весь Милан. Я даже не знала, что в городе есть такие места. Официант протянул нам меню на глянцевой бумаге, в котором были указаны коктейли со странными названиями: «Девять с половиной недель», «Секс на втором свидании», «Очень старый медведь», «Нимфоманка» или «Полярный круг». К сожалению (или к счастью), мне не пришлось произносить ни одного из этих названий вслух: Бернардо сделал заказ за меня.
– Два Love Is in the Air [62] и немного льда, – решительно сказал он официанту.
Он уверял меня, что этот коктейль просто великолепен и выбирал он его не по названию. Я не понимала, шутка это или нет, но на всякий случай посмеялась. И только потом поняла, что он не шутит. Слова «немного льда» вызвали у меня беспокойство.
Весь вечер Бернардо проявлял заботу. Он просил официанта принести еще одну мисочку арахиса со вкусом васаби, так как заметил, что он мне «очень нравится» (минута рассеянности, и я прикончила все орешки, даже не оставив ему попробовать), он спрашивал, не хочу ли я выпить стакан воды, чтобы не подавиться, не обращал внимания на то, что у меня до сих пор нет постоянной работы, не задавал излишне много личных вопросов, например о моем брате.
Я сообщила, что мне нужно в уборную, грациозно встала и, слегка пошатываясь на каблуках, направилась в конец зала.
В застекленной ванной комнате пахло ванилью, я мыла руки и смотрела на расстилающийся до самого горизонта город. Здесь для вытирания можно было взять маленькое хлопковое полотенце, которое после использования нужно бросить в плетеную корзину.
У Бернардо есть голова на плечах, он волонтерит в «Каритас» [63] и ради спасения бабушки совершает взносы «пять с тысячи» [64] в ассоциацию по изучению болезни Альцгеймера, он умный и внимательный и точно нравится моим родителям. Да, он не понимает моих шуток, обнажает зубы, когда смеется, наверняка через несколько лет у него вырастет живот, к тому же он немного скучный. Но ведь идеальных не бывает. У меня, например, полно недостатков, но он все равно пригласил меня на свидание и привел в такое прекрасное место.
Но если все настолько замечательно, то почему мне так до странности некомфортно? В глубине души я чувствую, что тетя Вивьен бы его не одобрила. Вот почему. Все дело в том, что это не всепоглощающая, невозможная любовь, а спокойные, ровные отношения.
Пока Бернардо оплачивал счет, я, сидя за столом, опять смотрела на освещенный город. Каждая точка света – это окно в мир, который мог бы стать моим. Интересно, каково бы это было? Внутрь меня закралось знакомое чувство: я здесь, и вместе с тем меня здесь нет, я счастлива и несчастна. Я делаю выбор, но в процессе выбора отказываюсь от всего остального.
Когда Бернардо вернулся, мне удалось вернуть прежнее расположение духа. Настрой человека, который легко относится к жизни. Настрой, за который он меня выбрал и который я в тот момент научилась симулировать. Я симулирую саму себя.
Я подбираю вилкой оставшиеся на тарелке крошки морковного пирога. Как им удалось создать такую легкую глазурь? Они не добавляли туда сливочное масло? Только яичные белки и сахарная пудра?
Одетта не может раскрыть мне рецепт, но хочет познакомить меня с Эллой и Йоландой. Прежде чем я успеваю отказаться, она тащит меня к стойке. Близняшки рассказывают, что переехали в Париж из Норвегии. Проработав несколько лет в чужих кондитерских, они решили открыть собственную.
– Заведение в международном стиле для чествования ошибок, – говорит одна из них.
– «Чествование ошибок», мне нравится.
– Это было
