Васильевна, вы меня слышите? Как зовут вашу дочь? Не помните?
Мама наконец заговорила, медленно, раздумчиво произнося слова.
– Мою дочь… Мою дочь зовут… Та… Тася.
– А полностью как? – допытывался врач.
– Не помню. Я… я не знаю. Тася… Нет, не помню…
Тася вышла в коридор и зажала руками уши, чтобы не слышать, как мама не может вспомнить её имя. А потом из комнаты вышел врач и, глядя куда-то в сторону, развёл руками…
Значит, папа всё-таки пришёл. Хлеба купил и пришёл, и сейчас – где-то там, далеко, они сели обедать. А новый костюм, аккуратно выглаженный, висит на плечиках в шкафу. Тася его уже не увидит, в новом костюме, а мама увидит. Мама, папа, вы любили меня по-настоящему – такую как есть. И я вас любила и сейчас люблю. Так куда же вы ушли? Так хорошо было – всем вместе. А теперь я даже день рождения отмечаю одна. Никого не хочу видеть.
…За окнами бесновалась метель, улицы, дома, деревья, фонари – растворились в белой мути, и на всей земле никого не осталось. Только Тася и её никому не нужный день рождения.
Давно уже стемнело, и в темноте падал невидимый снег. Темнота была белой. Хотелось плакать, но не было слёз. Наверное, слёзы замёрзли где-то внутри, как снег, – думала Тася. Пусть бы позвонил – хоть кто-нибудь. Пусть бы ошиблись номером, и она убедилась, что мир существует.
В ответ на её невысказанную просьбу телефон разразился настойчивыми звонками. Один, два три, четыре… Кто-то невидимый на том конце провода хотел сломать стеклянную стену между ней и миром, от которого она больше ничего не ждала и который ничем ей не обязан…
Двенадцать, тринадцать… Пусть звонят, она не снимет трубку, исчезнет для всех, растворится в белой мгле за окном. Все и всегда в конечном итоге прекрасно обходились без неё. Стена.
Пятнадцать, шестнадцать… За стеной немного одиноко, но к этому можно привыкнуть, притерпеться, тогда почти не больно, разве что в новый год, когда всю ночь домах пылают окна и в ярких ёлочных гирляндах переливается огнями веселье. Но к этому можно привыкнуть. А к неправде привыкнуть нельзя, раны от неё не заживают, ноют к непогоде, не дают спать ночами, царапают где-то внутри и ищут выхода, а выход остался в прошлом.
Восемнадцать, девятнадцать… Кто ж такой настойчивый? Она больше никому не позволит разрушить свой уютный мирок, в котором так легко – возвращать прошлое, в котором она ещё верила… Прошлое, в котором можно ждать – того единственного, кто скажет ей слова любви. Его нет в настоящем, не будет в будущем. А в прошлом он непременно есть. И непременно её найдёт и скажет… Жаль только, что мама об этом не узнает, не порадуется за неё, не будет нянчить внуков…
Телефон всё звонил и звонил, требуя от неё невозможного – снять трубку. Звонки гулко раздавались в пустой квартире. Тася на цыпочках вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
Кто ж такой настойчивый? Это не любовь, ему просто нужен сейчас кто-нибудь, потому что когда человеку одиноко и никого нет рядом – хочется чтобы был кто-нибудь, всё равно кто…Тася выбрала одиночество. Ей не хотелось больше – нелюбви.
Чёрно-белое
Чёрно-белая зима, в белых сумерках дома,
На душе белым-бело, непроглядно.
В снежной замяти судьбы заблудились я и ты,
И дороги не найти мне обратно.
Чёрно-белая судьба, чёрно-белая мечта,
У неё ни берегов, ни причала.
Чёрно-белые слова, чёрно-белая печаль
О любви, которой я не узнала.
Полыхал в груди костёр, да ты дороги не нашёл,
Счастье чёрным угольком догорело.
Заковало сердце льдом – не мечтает ни о ком,
Отсияло, отцвело, отболело.
Догорит моя печаль, как забытая свеча,
Станет белыми слезинками воска.
В этой клетке восковой замурована судьбой,
В небо просится душа, птицей бьётся.
Silentium
Прихожу с работы в дом,
Где никто меня не ждёт.
Только одинокий вечер,
Бесконечный словно год.
Я зажгу на кухне свет,
На плиту поставлю чайник.
Не нарушит он молчанья -
В нем свистка в помине нет.
Мир сомкнулся тишиной,
В нём в узор сложились части.
Наслаждаюсь тихим счастьем,
Словно дорогим вином.
Сяду рядом с тишиной
По-турецки на диване
Пусть мелькает на экране
Бесконечное кино.
В титрах рамочки стоят…
Нет в живых его артистов.
Черно-белой чьей-то жизни
Черно-белый маскарад.
О далёких берегах
Потихоньку помечтаю.
Только сердце не растает:
В нём метели и снега,
Берега твоих надежд,
Берега моей печали…
Ни песчинки не осталось.
Нас с тобой там больше нет.
Чайник выкипел до дна…
Ничего. Поставлю снова
Вечер тянется дремотно,
Словно продолженье сна.
Не смолкает телефон…
Трубку я снимать не стану,
Я от всех уже устала,
Кто звонит – мне всё равно.
Без тебя так больно жить!
Ты не хочешь меня видеть,
Целовать и ненавидеть,
Ненавидеть и любить.
Так похоже на тебя
Одиночество – жестоко.
От его нотаций строгих
Двери петлями скрипят…
Смотрит на меня оно,
Подперев рукою щёку.
В черноте оконных стёкол
Фонарей горят глаза.
Ты как этот свет далёк,
Как чужой весёлый праздник!
Подожду.
Быть может, счастье
Забредёт на огонёк.
