онъ изъ пустой церкви, какъ изъ угловой комнаты Ольги Ивановны.
Дома Телепневъ кинулся на кровать и пролежалъ весь вечеръ въ темной комнатѣ. Никогда еще не казался онъ себѣ такимъ гадкимъ, какъ въ эти минуты. Ни одной утѣшительной мысли не приходило ему! Только ѣдкая горечь и сознаніе своей пустоты гнели его все больше и больше!..
XXXVII.
А татарская жизнь бурлина вокругъ и около и не давала отвѣта ни на какія разумныя вопросы…
По Преоображенской улицѣ трусила скорымъ учебнымъ шагомъ, подпираясь палочкой, короткая фигура Демки, въ овчинномъ тулупчикѣ, покрытомъ синей нанкой. День былъ ноябрскій, свѣтлый и морозный. Демка закутывалъ свою физіономію воротникомъ тулупа, придерживая его одной рукой въ зеленой, замшевой варешкѣ. Демка подвигался къ чекчуринской казармѣ. Повернувъ направо въ переулокъ, онъ юркнулъ въ ворота и началъ подниматься, постукивая палочкой своей по ступенькамъ. На второй площадкѣ до слуха его дошли звуки съ верхней галдарейки. Демка достигъ третей площадки. Звуки дѣлались яснѣе и яснѣе. Можно было разобрать слова.
Здорово, братъ, служивый!
Куришь ли табачокъ?
Демка улыбнулся и взобрался, наконецъ, на верхнюю галдарейку.
А съ другаго конца на встрѣчу къ нему, распѣвая во все горло, шелъ Гриневъ.
— Демка! крикнулъ онъ. Съ письмомъ, что ли?
— Есть кое-что-съ, отвѣчалъ Демка, отправляясь въ карманъ.
— Ужъ не повѣстка ли? говори скорѣй.
— Есть и повѣсточка.
— Давай! Гриневъ вырвалъ изъ рукъ Демки повѣстку и началъ громко читать: „полтораста рублей, его благородію Владиміру Александровичу Гриневу!“ Демка, понимаешь ли ты, что это я? старая ты физія! Брависсимо! крикнулъ онъ что есть силы, и бросился бѣжать назадъ по галдарейкѣ.
— Сударь, баринъ, а за повѣсточку-то? шамкалъ Демка, пускаясь за нимъ въ погоню.
Гриневъ остановился.
— За повѣстку-то тебѣ Демка? занесу завтра въ университетъ.
— Да какъ же, сударь?
— Ну, какъ же! Говорятъ: нѣтъ, — и конченъ балъ!
И Гриневъ пустился бѣжать, распѣвая.
Студентъ молодой,
Студентъ удалой
Подъ кровомъ таинственной ночи
Съ красавицей шелъ,
Красавицу велъ,
Впиваясь красавицѣ въ очи.
А Демка постоялъ, понюхалъ табаку, положилъ письмо въ карманъ штановъ и проворчавши: „Эхъ прощалыжники!“ отправился своей дорогой, постукивая палочкой.
— Михалъ Мемноновъ! деньги, братъ! Смотри повѣстку! гаркнулъ Гриневъ, влетая въ квартиру.
Мемноновъ занимался записываніемъ чего-то въ небольшой тетрадкѣ, и отвѣчалъ на возгласъ Гринева недовѣрчивымъ взглядомъ; но тотъ ткнулъ ему повѣсткой въ носъ.
— И въ самомъ дѣлѣ, никакъ повѣстка! произнесъ онъ, приподнимаясь съ мѣста.
— То-то и есть, что въ самомъ дѣлѣ!… Господа! Буеракинъ, Дубровинъ, — ликуйте, мы съ деньгами!
— Неужто получилъ? спросилъ Дубровинъ, лежавшій на диванѣ.
— Повѣстка, господа, на полтораста рублей. Кутнемъ!
— Еще не больно раскутитесь, послышалось изъ первой комнаты, не велики деньги, надо и о долгахъ подумать.
— Мы васъ знаемъ! Явись сюда съ книжкой и скептицизмомъ.
— Не долго и эти залежатся, проворчалъ Михалъ Мемноновъ, показываясь въ дверяхъ съ счетами и съ книжечкой.
— Высчитывай, да смотри не поймайся!
— Небось, не поймаюсь.
Мемноновъ вздѣлъ очки; подошелъ къ столу, положилъ счеты и развернулъ книжку. Гриневъ взялъ карандашъ, лоскутокъ бумаги и приготовился писать. Буеракинъ и Дубровинъ оставались зрителями. Долго Мемноновъ рылся въ книжкѣ, потомъ швырнулъ ее съ сердцемъ, проворчалъ: „а пусто тебѣ будь!“ и отправился за другой.
— Смотри не помайся на книжкѣ-то! крикнулъ Гриневъ.
— Чего тутъ ловиться-то: не ту взялъ, значитъ.
— То-то не ту…
Отчего у лошадей,
Не растутъ во рту лимоны?
Отъ того, что у Дидоны,
Не достало двухъ рублей
На конфекты для ершей.
— Что ты тамъ долго копаешься-то?
— Сейчасъ, экъ загорѣлось!
Наконецъ Мемноновъ отыскалъ завалившуюся тетрадь.
— Начинай съ капитальныхъ долговъ, крикнулъ Гриневъ.
Кому долженъ всего больше?
— Варину 18 руб. 56 1/2 копѣекъ.
— Полно, такъ ли?
— Извѣстно такъ: часы заложены въ 15 рубляхъ, проценту, значитъ, выходитъ 3 рубля, нѣтъ два рубля, да еще за 16 дней положимъ копѣекъ 60.
— Стой, часы не стану выкупать!
— Какъ же не выкупать? срамота!
— Ну, выкупимъ.
— Теперь, за два мѣсяца за столъ 8 рублей.
— Еще что? а?
Цезарь — сынъ отваги
И Помпей — герой
Продавали шпаги тою же цѣной!
— Да вы позвольте, Владиміръ Александровичъ! ужъ коли считать, такъ ужъ считать, а напоетесь и послѣ.
— Хорошо, премудрый Михаилъ. Продолжай, кому еще долженъ?
— За квартиру, выходитъ, за три мѣсаца по 2 рубли.
— Ну, шесть рублей…
— Да-съ, извольте писать шесть.
— Ну, а еще нѣтъ ничего?
— Какъ нѣтъ: булочнику 2 руб. 75 копѣекъ прачкѣ, Митькѣ извощику цѣлковый, да тому еще… красная рожа-то.
2 р. 17 коп.
— Всѣ?
— Мнѣ еще трицать двѣ съ деньгой.
— Итого сколько выходитъ, фанатикъ?
— Итого-съ выходитъ, вотъ сейчасъ, пятьдесятъ пять рублей девяноста одна копѣйка.
— Поймался! крикнулъ Гриневъ.
— Извѣстно, такъ.
— А по сложенію выходитъ не такъ.
— Да я по вашей арихметикѣ не знаю. Позвольте-съ: за квартиру 6 руб — шесть; за столъ 8 рублей — восемь.
— Ты ошибся, сказалъ Буеракинъ.
— Не можеть быть, я не прочтусь; это вы только меня арихметикой сбили.
И съ этими словами Мемноновъ схватилъ книжку и счеты и удалился въ другую комнату.
— Смотри не ловись, пожалуй и поймаешься! крикнулъ ему Гриневъ.
— Нечего тутъ прибирать, ворчалъ Мемноновъ, начиная снова счетъ. Гриневъ запрыгалъ по комнатѣ.
— Лечу, кричалъ онъ, прямо въ канцелярію, сто цѣлковиковъ останется, пустимъ брандера! Михалъ Мемноновъ сосчиталъ что ли, или еще не выпутался?
— Сосчиталъ, послышалось изъ передней.
— Ну кто же совралъ, а?
— Я обчелся, да все ваша арихметика сбила.
— Идемте, господа!
Всѣ три студента отправились, а Мемноновъ спряталъ счеты, тетрадку, снялъ очки, немножко посидѣлъ, а тамъ прилегъ и не могъ удержаться отъ замѣчанія: „народецъ-то-же, нечего сказать!“
XXXVIII.
Студентъ Храповъ, съ которымъ мы уже немножко знакомы, проснулся поздно. Вило двѣнадцать часовъ. Онъ чувствовалъ себя неловко, все тѣло расклеилось, во рту эскадронъ гусаръ ночевалъ.
— Гришка! крикнулъ онъ заспаннымъ хриплымъ голосомъ.
Въ дверяхъ спальной явился малый въ дубленомъ короткомъ полушубкѣ.
— Который часъ?
— Первый-съ.
— Экъ я заспался, съ проклятой попойки. А вѣдь ракалія щулеръ-то былъ вчера?
— Штука, отвѣтилъ ухмыляясь Гришка.
— Облупилъ подлецъ!
— Вольно же вамъ было, Николай Васильевичъ, пускаться съ нимъ.
— А сперва какъ-будто не догадывался, что карты-то тово…
— Не на такого напали, и за картами новыми послалъ. Видѣли, чай, что нечего взять, а сами-то вотъ и продулись.
— Ну, молчи, болванъ, въ разсужденія пускается! А не осталось у тебя денегъ?
— Нѣтъ-съ.
— Одѣваться, дуракъ!
Гришка вышелъ изъ спальни. Храповъ поднялся, съ постели, протеръ глаза, надѣлъ халатъ и туфли.
Экая рожа! сказалъ онъ подходя къ зеркалу; поддѣлъ-таки барабанный
