Наверное, ты притворяешься, что ослеп и не видишь исступленного обожествляющего взгляда, который я так старалась пригасить. Но как ты мог не замечать рук, жадно ощупывающих твое напряженное тело, не слышать надрыва в моем голосе, безмолвно кричащего вдогонку твоим вечно ускользающим мыслям.
«Вот замечательные слова! – как-то раз протянул ты мне книжку и процитировал на память с каким-то злым удовлетворением: – Любить больно. Это как давать себя освежевать, зная, что другой человек в любой момент может просто уйти с твоей кожей [32]». О небеса! Наконец-то кто-то смог обозначить словами мои чувства, найти определение той боли, что терзала меня! Наконец-то я была не одна на этом изнуряющем пути, кто-то нашел возможность выразить то, что испытывала я. Прижимая книгу к груди, я мечтала, что она поможет мне исцелиться, что когда-нибудь сумею получить свою кожу обратно.
Знаю ли я, что такое истинная любовь… Ты не успел узнать ответ на этот вопрос. Ты так ничего и не понял.
Мы пошли прочь от могилы по вытоптанной в траве дорожке. Справа полуразрушенный каменный забор оголял часть видневшейся отсюда Гленкратчери-роуд, пустынной, освещенной лишь уличными фонарями. Внезапно я споткнулась о кочку и упала бы, если бы Джош не подставил вовремя руку. Я постаралась ступать осторожнее, в задумчивости возвращая взгляд в серую густоту убегающей дорожки.
Вдруг Джош остановился, и я почувствовала, как он тянет меня в сторону. Пройдя несколько десятков метров, мы оказались перед старым мраморным монументом с тяжелой дверью на массивных петлях. В обе стороны от нее разбегались, уходя в землю, два каменных луча, словно когда-то здесь упал ангел с распростертыми крыльями и время наложило печать на его прекрасный силуэт.
– Семейный склеп семьи Мэтьюз, – произнес Джош в ответ на мой немой вопрос. – Здесь должна была лежать Фрейя.
Оторопь сковала меня, когда я попыталась понять его неожиданные слова. Я в недоумении смотрела на него.
– Здесь должна была лежать моя сестра, – повторил он.
– Я не понимаю. – Склонив голову, я всматривалась в выражение его лица, но оно было поглощено сумраком. Он сунул руки в карманы, и я была уверена: в эту секунду они сжались в упрямые кулаки.
– Мать Лео подарила Фрейе место здесь, в этом самом склепе.
– Зачем она это сделала?
– Без понятия. Фрейя рассказала об этом на Рождество, когда приехала домой. Когда папа услышал это, выпил залпом стакан виски, не проронив ни слова.
Я поежилась, бросив взгляд на резное ограждение, увитое плющом, и на утопленную в проеме дверь, ведущую вниз. Три ступени приглашали опуститься ниже уровня земли, в царство вечного покоя.
– Думаешь, открыто? – Я сделала шаг вперед и толкнула калитку, ощутив на руках холод железа.
– Не стоит, – обронил Джош, но не слишком уверенно, в момент, когда я уже ступила на каменную площадку. Где-то вдалеке с визгом пронеслась машина – на трассу у кладбища приехали потренироваться ночные нарушители покоя. Накрапывал дождь, мелкий и острый. Я сделала еще один шаг и взялась за ручку.
– Джош, – прошептала я, чувствуя струйки пота, вдруг побежавшие по затылку. – Кто-нибудь проверял внутри склепа?
– Проверял что? – начал было Джош, но, почувствовав истинный смысл вопроса, осекся и громко сглотнул. – Ты же не думаешь, что она… – Он так и не смог договорить.
– Мы должны войти, – произнесла я и, не дожидаясь возражений, решительно толкнула дверь. Она поддалась на удивление быстро и тяжело поехала, выпуская теплый застоялый воздух. Внутри царствовали сырость и темнота, я пошарила в карманах, выуживая зажигалку. Щелчок – и тонкое пламя осветило небольшой участок передо мной, я увидела, что пол уходил далеко вперед, оказалось, что входная зона была лишь началом склепа, внутри он простирался на какие-то немыслимые десять, а то и пятнадцать метров.
Я поводила зажигалкой, маленьким, недостаточным для такого помещения огнем, ответом на который из темноты показывались поочередно то угол, то каменный пристенок, надпись с чьим-то именем. Все видимые мне поверхности покрывал толстый слой пыли, казалось, что эти усыпальницы состоят из спрессованных воспоминаний, одного беглого взгляда, одного вдоха было достаточно, чтобы понять: несколько десятков, если не сотен лет здесь не сдвигалась ни одна плита, не менял расположение ни один камень. Царила только гулкая, присущая мертвым тишина, толстые стены, не пропускающие звук, тщательно оберегали вечный покой тех, чья жизнь давно окончена.
Я навела огонек на две пустые ниши в стене, ощущая, как жжет мои пальцы кремниевое колесико зажигалки. Кому были предназначены эти места, какого вечного жильца они ожидали? Подавшись вперед, я попыталась найти табличку с именем.
– Здесь ничего нет, – сказал Джош.
Я и так это понимала. Понимала, что здесь нет следов присутствия Фрейи, просто чувствовала это на каком-то глубинном уровне. Здесь все казалось мертвым, слишком окончательным и совсем не похожим на лучистую энергию Фрейи, она не смогла бы находиться здесь при жизни и уж тем более после смерти.
– Они совсем не знали ее. Она никогда не согласилась бы лежать здесь.
Я обернулась к Джошу и поняла, что он стоял почти вплотную ко мне, я чувствовала тепло его тела. Его губы находились на уровне моего лба, и если бы в эту секунду он согласно кивнул, то они коснулись бы моей кожи. Джош смущенно сделал шаг назад.
Место без шорохов, место покоя. Если бы Фрейя умерла, Мэтьюзы положили бы ее сюда, как дорогую игрушку на полку, изредка навещая ее, заранее выделив на это особый день в году. В день, когда нужно было вспомнить Фрейю, они отворяли бы тяжелую дверь, проходили внутрь, устремляли глаза к молитвенному алтарю, зажигали бы пару свечей и, произнеся приличествующие слова, тихо уходили прочь, оставляя свечи оплывать на каменном приступке. И они догорали бы здесь, в этом царстве плесени, что кормит Дьявола, без опаски спалить все дотла. Тут нечему было гореть, здесь не было ничего, чему можно было навредить. Если бы Фрейю положили в этот склеп, то она лежала бы всего в паре десятков метров от Дилана. Нет, Фрейя ни за что не согласилась бы на это.
Мои мысли потянулись прочь от могильного холода наружу, к месту упокоения Дилана. Что за наказание послано мне свыше – снова оказаться меж двух огней, этих сумрачных и неотделимых от моей жизни людей, которые закрылись от меня, словно я могла причинить им вред.
Я так долго верила в безответную любовь, что эта вера в конце концов спасла меня. Но разве в любовь можно верить? Особенно в безответную. Какая нелепость! Не существует такого понятия. Безответная любовь – это твоя собственная любовь, вернувшаяся в неизменном виде, как почтовое отправление с ошибкой в адресной строке. Не может быть, что один человек смотрит на другого, чувствуя, как мир уходит из-под ног, в то время как другой человек видит первого трезво и так ясно, словно через увеличительное, натертое до блеска стекло. И никакой романтической дымки, и даже головокружения. Нет, так не бывает. Не может не существовать связи, особого канала, невидимого другим, но осознаваемого двумя людьми, им связанными. Не может связь эта быть односторонней, не находящей опоры с другого конца. Любому мосту нужны две опоры, а иначе он рухнет. Разве мне все это показалось?
