смотрят с нездоровой иронией, будто знают обо мне страшные вещи, с чем мне не повезло, так это с соседями.
– Надо было остаться у нас или выбирать квартиру дальше, сама же говорила о вариантах, – замечает Нина.
– Я почти не бываю в квартире, хожу по городу, это же мое настоящее – понимаешь? – я хочу его прочувствовать. Присматриваюсь, не сижу в четырех стенах, снова похолодало, да, морозы меня не смущают, что поделать, нет, с работой здесь не очень – нерадужные перспективы, ты была права, но это ничего, как-то образуется, я ничего не планирую заранее, да, заеду, часто буду заезжать, какое тут новоселье? – ну что ты, Нина, – вы – тоже, непременно, большой ему привет.
Воплотить в цвете мир звуков. У нее хорошо получалось. Еще не было ничего для нее, у нее еще не было собственной шариковой ручки, разлинованных страниц, еще не были подобраны ключи – никакие, не говоря о скрипичном и басовом, она еще не умела правильно писать буквы, зеркалила согласные, брала в заложники гласные, которые пишутся не так, как слышатся, но, увидев мелодию, хватала карандаши и быстро ставила палочки на любом обрывке, на каждом бумажном огрызке, где можно чиркать. Увидеть мелодию удавалось часто, она кружила вокруг нее бабочкой, только успей схватить. Просто однажды учительница музыки в детском саду начала занятие не с попевочки, а сыграла гамму, рассказала о нотах, дала звукам имена, и у этих имен был цвет.
Коричневый, голубой, ро-озовый, коричневый, желтый, зеленый, голубой, желтый, бе-елый.
Потому что учительница спела не словами, а спела:
Соль ми ля-я соль,
ре фа ми ре до-о.
Что в переводе означало: от улы-ыбки станет всем светле-ей.
Она пришла домой и впервые нарисовала песню, так, как помнила эти ноты, какими помнила эти ноты, а потом музыка начала появляться из ниоткуда, неслышная никому другому, видимая ей одной.
Что ты рисуешь? – Я рисую музыку.
Мама смеялась, мама говорила знакомым, что художником ее девочке точно не стать, ее девочка рисует только разноцветные палочки, мама не понимала системы, где до – белый, соль – коричневый. Беда с этим белым до, даже когда в карандашной палитре появился белый, как запечатлеть его на снежной странице?
Мама еще не знала, что ее девочка и не собирается становиться художником. Ее девочка находилась в плену звуков, которые можно нарисовать и уже никогда не забыть больше, даже через неделю, через много дней, когда случайный клочок бумажки с цветными палочками обнаружится среди игрушек, ведь они снова оживают – эти звуки, пусть их и не слышит мама, но девочка-то может их пропеть. Она очень увлечена, она везде и всюду поет, готова озвучивать и дарить свою – в воздухе витающую – музыку каждому встречному: старушке на лавочке – «ишь ты, какая шустрая!», кассиру в магазине, незнакомому мальчику, бесстрашному, почти ручному воробью, дяденьке-тугодуму, который не понимает, что это песня такая, просто без слов пока, никакой не ор, никакой не хор, а капелла это называется, сказала учительница, – песня без сопровождения из каплицы. Кап-лица – капает прямо на лицо дождь, у него своя музыка, всегда новая, как закат, хотя закат чаще всего звучит как ля, он розовый, и его можно разложить в обратную сторону – на звуки, из цвета в ноты, а капелла – песня из часовни, час сов наступает после заката, в это время отсутствия света и нужно только спать. Сны – чаще всего белые, как нота до, потому что в белом растворяются все звуки.
Это потом она узнала, почему до – белый, почему соль – коричневый, все точно по Римскому-Корсакову, ничего общего со Скрябиным. До – белый, соль – коричневый. Пока вместо знаний – одна интуиция. Вместо нот – коробка с карандашами. И вокруг так много звуков и цветов. Даже в помидоре – ми-до-ре.
Мама готовит омлет с помидорами, ей не нравятся жареные помидоры, она думает только о том, какое это музыкальное слово: по ми-до-ре, совсем не красное слово, впрочем, если взять за основу ре-мажор, получится вполне съедобный желтый томат, мама взбивает яйца, масло шипит и причмокивает, как старая заезженная пластинка, маме очень нравится музыка с проигрывателя, ужасная музыка, невыносимо слушать симфонические концерты, потому что пластинки старые, все партии шипят и причмокивают, сливаются в какофонию, как яйца на раскаленной сковороде.
Помидоры – должны быть желтыми, говорит она маме. Та отвечает, что у соседки в парнике видела такие, какая-то импортная рассада, более мясистый сорт и именно желтые, дочь не слушает, желтые помидоры прекрасно сочетались бы с золотистым яйцом, из которого приготовлен омлет. Тогда он станет похож на фугу Баха из «Хорошо темперированного клавира».
– Давай, я сыграю тебе омлет? – предлагает она.
Мама соглашается. Слушает. Говорит: действительно, немного напоминает омлет. Музыка такая же воздушная, каким был омлет пять минут назад, пока не остыл. Давай есть.
Но ты заметила, насколько они желтые? Все эти звуки, которые опустились на стол, на замасленную сковородку, на удивленную вилку и рассеянный нож, на льняную скатерть.
Ты меня пугаешь, детка, отвечает мама.
Миски должны быть голубыми, сироп – синим, фарш – зеленым, соль – коричневой.
До – белый, соль – коричневый.
Ее путали только ноты, попавшие в название еды и столовых предметов. К остальным словам она не прислушивалась, точнее не приглядывалась. Только название ее зодиака, единственное из двенадцати созвездий, заключавшее в себе ноту, тоже было белым. Независимо ни от чего.
Синкопа – смещение ритмической опоры в музыке с сильной доли такта на слабую. Несовпадение ритмического акцента с метрическим. Синкопы являются очень важным выразительным средством для ритма. Нота взята на слабой доле и продолжает звучать на сильной. Предваряющие синкопы встречаются у Шумана, например. Так называемые предвестники – симптомы синкопе, которые предшествуют потере сознания: дурнота, туман перед глазами, шум в ушах, суетливая, дрожащая беспомощность, как тремоло у верхнего порожка. Внутритактовые синкопы – их название говорит само за себя, иными словами, мышечный тонус снижается, человек оседает, потом падает. Часто ритмику можно подчинить свободной фразировке мелодии, а вот синкопы хорошо подчеркивать педалью. К слову, только этому инструменту так повезло, знаете ли, благодаря педали сильнее звучат обертоны, передается смещение гармонии, развивается воображение. Музыке педаль нужна для создания красок, как картине яркие пятна. Мне нравится педалировать, иногда я излишне увлекаюсь. Я вообще склонна увлекаться. Синкопа ломает равномерный ритм, падающий человек может удариться или что-нибудь сломать. Одна молодая девушка так сломала челюсть и лишилась зубов. Важно понимать, что если есть возможность присесть или выйти на свежий воздух, то не стоит педалировать ситуацию. Непосредственно синкопальное состояние длится от нескольких секунд до нескольких минут. В это время человек лежит неподвижно. Наблюдаются бледность кожных покровов, холодный пот, поверхностное дыхание, низкое артериальное давление. Для импровизации в любой тональности нужна пульсация, можно просто попытаться отбивать ритм ногой. Нельзя подниматься быстро, в постсинкопальном периоде человек ощущает слабость, разбитость, головокружение. Запаздывающие синкопы встречаются у Рахманинова. Междутактовые синкопы записывают двумя нотами, связывая их лигой через тактовую черту. Я заметила, кардиограмма на бумаге очень похожа на партитуру, и бумага для нее тоже нужна особенная. Диаграммная лента. Междолевые синкопы перекрываются звучанием друг друга. В междолевых перегородках – накопление жидкости, это скверно. Я правильно понимаю, что аритмия – это тоже смещение ритмической опоры – только в сердце? Значит, мои головокружения отсюда. Это самые очевидные примеры. Данные анамнеза, сердечные патологии, в стадии декомпенсации, нарушение кровотока, общая слабость организма, наличие шума в сердце, принимать лекарства, применять меры.
Синкопе – потеря сознания, вызванная преходящим ухудшением кровоснабжения головного мозга, сопровождающаяся падением человека.
– Как давно и как часто вы падаете в обморок?
– Привет… Узнала?
Она хотела сказать: нет, но сказала правду. Успела удивиться – и этому голосу, и себе.
