поменяться с ним местами!
– Возможно, он и был моряком, как вы говорите. И даже служил на бесстрашной «Наяде». Вероятно также, что он не виноват в том, что с ним случилось, – я про его ожог и всё остальное… Но сейчас этот человек – просто пьяница, – с некоторым цинизмом произнес Пелле Йолсен и поднял бокал. – И доверия ему не больше, чем какому-нибудь осужденному. Всё-таки надо сделать объявление и ждать.
Тем временем Немой не унимался и беспощадно стучал по бутылке, пока она не разбилась и не поранила ему руку.
– Эй! Смотри, что ты натворил, пьяница проклятый! – завопил трактирщик. – Ты и так должен мне денег! Когда думаешь расплачиваться? Чтоб тебе пусто было! Бесполезно с тобой разговаривать! Выметайся отсюда! – И он указал на дверь. – Чтобы я больше тебя не видел!
Немой, равнодушный к этой пылкой речи, смахнул осколки на пол, угрожающе вытянулся и ударил кулаком по барной стойке, оставив кровавый след.
Но трактирщик знал, что всё это – безобидные выходки, и не обратил на угрозу Немого никакого внимания, а только покачал головой и отвернулся. Немой огляделся – в поисках понимания и поддержки, но встретил только равнодушные взгляды и смешки. С жалким видом он вышел из трактира.
4
Невероятным образом судьба сочиняет события, и всего через несколько дней Немой стал главным действующим лицом происшествия, которое заставило Пелле Йолсена поменять свое мнение.
Торговец вместе с супругой Хельгой шли по загруженной улице Киркевей, возвращаясь от доктора Олофсона. Они водили к нему младшую дочь, семилетнюю Гюнхиль. Некоторое время назад на девочку напала странная хандра: никто и ничто ее не интересовало. Гюнхиль часами рассматривала тени на стене и узоры на шторах или одна играла с любимыми куклами, избегая общества матери и сестер. На вопросы не отвечала, а если кто-то всё же настойчиво пытался выяснить, что случилось, девочка еще больше замыкалась в себе, безразличная ко всему на свете. Доктор Олофсон, который наблюдал ее с рождения, никаких физических недугов у ребенка не обнаружил. Скорее всего, проблема была в голове, и доктор не знал, как помочь несчастным родителям.
Супруги Йолсен возвращались от Олофсона в подавленном состоянии. Хельга боялась, что рано или поздно ее дочь окажется в одном из казенных домов – одинокая, со связанными – чтобы не причинила вреда себе или другим – руками, и, всеми забытая, станет ожидать смерти, как освобождения. В одном из таких ужасных мест в Кристиансанне, взаперти, находился двоюродный брат ее матери. Однажды ночью, когда ему было всего двенадцать лет, он попытался заколоть отца. Это, к счастью, не удалось, но тогда мальчик поджег дом. Погруженные в печальные мысли, Пелле и Хельга не заметили, что Гюнхиль осталась стоять на дороге, разглядывая что-то светящееся вдалеке. Вдруг из-за угла на скорости вылетела повозка. На другой стороне улицы закричала женщина:
– Стойте! Здесь ребенок!
Супруги обернулись и увидели, что кто-то быстрый и ловкий появился словно из-под земли, схватил малышку Гюнхиль и перенес ее на тротуар – целую и невредимую.
Этим внезапным спасителем был тот, кто коротал свои унылые дни за бутылкой вина в полумраке портовых таверн. Немой.
Он поправил на малышке платье и погладил ее мягкие густые волосы – ему показалось, они были того же цвета, что и его любимые подснежники. Девочка посмотрела на него – но не так, как те, кто впервые видит его изуродованное лицо, отпрыгивая подальше со страхом и отвращением, будто он заразный. Нет, Гюнхиль взглянула на него своим привычным, спокойным, безразличным ко всему взглядом. Как ни странно, равнодушие больной девочки, не понимавшей, что происходит, тронуло Немого. Судьба приучила его не ждать благодарности, и, поймав быстрый взгляд Пелле Йолсена, он развернулся и молча ушел, похожий на тень.
5
– Никогда не догадаетесь, что со мной приключилось сегодня! – тем же вечером приветствовал торговец Сигурда Сандемоса из-за прилавка своего богатого магазина. Инспектор зашел за новой бритвой и не ожидал услышать нечто удивительное.
– Да ну! И что же?
– Я встретил его!
– Его, говорите?
Пелле Йолсен думал о нем весь день. Он размышлял о глазах Немого, и чем глубже он мысленно всматривался в них, тем больше убеждался, что они не имели ничего общего с телом, которое им досталось. Во взгляде Немого не было ни пустоты, заливаемой вином, ни бедности, ни убожества, ни того, что Пелле понимал под отчаянием.
– Немой! Помните? Несколько дней назад мы видели его у мадам Столтенберг… Вы еще сказали тогда, что он подошел бы на роль смотрителя маяка…
– А, ну да, да… пьяница…
Внимание инспектора было приковано к сверкающему бритвенному станку с перламутровой рукоятью. Ему не терпелось подержать его.
– Какое тут лезвие?
– Дамасская сталь! Лучшее предложение!
– Лучшее, да? – Сандемос прикоснулся к острому краю кончиком пальца.
– Я про того Немого…
– Угу… А сколько вы хотите за эту бритву, друг мой?
– Двенадцать риксдалеров.
– Двенадцать? Не многовато ли? Это всего лишь бритва!
– Не всего лишь! Это тончайший инструмент! Так что, вам неинтересно услышать про мою утреннюю встречу?
– Интересно. Рассказывайте же. Я весь внимание.
Йолсен пересказал инспектору события этого утра.
– Благородная душа. Ничего не скажешь, – рассеянно произнес Сандемос и положил на прилавок бритву, которую до этого не выпускал из рук. – Может, всё-таки опустите до десяти?
– Десяти?
– Ну да. По-моему, хорошая цена за бритву.
– Берите. Но с условием, что вы поможете мне его найти!
– Немого, что ли?
– Да. Я хочу поговорить с ним.
– О чём?
Йолсен взглянул на время, вынув карманные часы на цепочке.
– Время
