все ласки, на все поцелуи. Она отзывается, льнёт с безудержным напором, и почти затухшая во мне пламенная ярость уступает место лютому желанию.
Новое платье Миллы, купленное по случаю сегодняшнего боя, рывком вверх, отправляется в полет через всю комнату. Черное кружевное бельё летит следом. На мне только трусы, я так ничего и не надел после того, как выбрался из тесного костюма. Быстро избавляюсь от последней одежды. Как голодный зверь, набрасываюсь на Миллу. Напористо целую, оттесняю её к кровати, пока мы, наконец, не падаем на неё. Я смотрю на Миллу, на ее прекрасное лицо, на румянец, разливающийся по щекам, и упиваюсь её красотой. Её тихие стоны под действием моих ласк разогнали моё сердце до ста ударов в минуту. Я ищу в её глазах страх, отстранённость. Она должна бояться меня.
Меня — чёртова психа… Беса.
Но нахожу в голубых глазах только желание.
Милла закидывает на меня ноги, обвивает ими бедра, тем самым притягивая к себе ближе, почти вплотную. Провожу членом вверх-вниз между её влажных складок и нахожу вход в её жаркое лоно.
— Я люблю тебя, — шепчу напротив её губ, тяжело дыша.
Качнув бедрами, резко врываюсь в неё. Милла вскрикивает. Ловлю ртом этот крик, который тут же переходит в стон. Овладеваю её губами, языком. Её язык касается моего, отчего член пронзает разряд удовольствия. С поцелуями перемещаюсь к нежной коже на шее, прикусываю, взамен получая очередной стон наслаждения. Всем телом вжимаюсь ещё сильнее. Выходя и снова погружаясь, ускоряю темп. Её тело содрогается, дыхание становиться частым и поверхностным. Приподнимаюсь на руках, совершая резкие толчки, глазами жадно шарю по манящей и такой красивой груди девушки. Она колышется, когда я врезаюсь в неё, погружая свой член до самого основания.
— О, Боже, — Милла запрокидывает голову, её тело выгибается. Я чувствую, как стенки её лона крепче сжимаются, будто стальные оковы. Мышцы моего пресса напрягаются. Кровь быстрым напором циркулирует к паху, и жар скапливается в члене.
— Да, детка, — говорю на продолжительном выдохе. Из меня вырывается животное рычание, потому что я уже очень близко к разрядке.
Она зажмуривается, шумно втягивает воздух.
— Пожалуйста, — кричит Милла. — О ДА!
Замирает на секунду, но снова содрогается от моих жёстких толчков. Закусывает губу, затуманенным взглядом разглядывает меня, этот взгляд совершенно сносит мне крышу. Она наслаждается каждым моим сантиметром, каждым моим движением, всё шире раздвигая бедра.
— Я люблю тебя, — вместо голоса слышу свой рваный хрип. Новая волна жара проходит по всему телу в область паха. От дрожи в коленях наваливаюсь на Миллу. Всё, моё тело потратило последние силы.
Выплеск, разрядка — это как перерождение. Всё забылось, стёрлось, уничтожилось. Есть только я и она. И только это важно.
Кончая, шепчу её имя, на секунду отстраняясь от сладких и нежных губ. Когда волны удовольствия немного утихают, сдвигаюсь, освобождаю её хрупкое тело от тяжести своего, чтобы не раздавить Миллу. Укладываю её голову себе на грудь, а руками заключаю в тесные объятья.
Она дрожит в моих руках, а может, я дрожу в её. Наше дыхание всё ещё тяжёлое, прерывистое. Постепенно оно успокаивается, но никто из нас не решается нарушить молчание.
— О чём ты думаешь? — Милла первая нарушает эту спокойную тишину.
Прежде чем ответить, беру её руку в свою, подношу к губам и нежно целую каждый пальчик, таким образом давая себе возможность подумать. Потому что в моей голове пусто. Сознание прочистилось, гнев ушёл. Перезагрузка.
У меня есть Милла, всегда была только Милла, даже когда была далеко. И то, что я творил некоторое время назад, просто не укладывается в голове. Словно это был не я.
Беглый взгляд на изувеченную дверь. С правой стороны косяк полностью выбит, сама дверь висит на одной петле. Поспешно отвожу взгляд, отворачиваюсь, но Милла замечает во мне перемены. Мое тело вмиг напрягается.
— Нет, Паш, — Милла отстраняется, садится и с понимание заглядывает мне в глаза. — Это не имеет значения, — кивком показывает на дверь. — Ты немного напугал меня… но я понимаю… тебя. Я тоже неправа.
Неправа?! Да она всегда права! Бл*дь, она слишком добра ко мне.
— Ты меня понимаешь? — спрашиваю с горечью. — Как такое вообще можно понять?
Указываю всё на ту же дверь.
— Паш… я знаю, какой ты, — Милла проводит по моим коротким волосам, зарывается в них пальцами, но при этом не разрывает зрительный контакт. — Ты вспыльчивый и импульсивный, — вздыхает, — всегда таким был, но, возможно, это помогло тебе добиться всего ЭТОГО!
Ты. Ты помогла мне добиться ЭТОГО! Ведь с самого детства я делал всё это из-за тебя и для тебя. И продолжаю делать, но уже вопреки.
Но я ей этого не говорю, хоть и очень хочу сказать. Этот чёртов страх, он опять здесь, рядом. На этот раз я боюсь раздавить Миллу — ответственностью.
— Иди ко мне, — раскрываю объятья. Милла ложится, возвращает голову мне на грудь и нежным касанием пальчика обводит контур татуировки. Она обрисовывает каждую восьмёрку, скользя от груди к предплечью.
— Бесконечность, — слышу её тихий шепот. — Я никогда раньше не спрашивала, но почему бесконечность?
— Всё просто, Милк-Милк, — улыбаюсь, — я сделал её на следующий день после того, как ты не приехала. Эта татуировка как символ для меня. Я поклялся тогда, что буду ждать тебя столько, сколько придется. Бесконечно!
Паша
— Лик, отстань, — отмахиваюсь от девушки, от прожигающего взгляда зелёных глаз — контактных линз.
Иду дальше по коридору. Меня ждёт её отец, сама так сказала. А теперь пытается залезть мне под кожу. Ненавижу это.
Тело передёргивает.
— Паш, подожди, — цокающий звук каблуков следует за мной по пятам.
Вздыхаю. Останавливаюсь.
— Лик, давай просто проедем уже!? Что ты хочешь от меня?
— Ну Котя, — протягивает сладким голоском. Её рука уже готова лечь мне на грудь, но замирает, и опускается вниз. Девушка насторожено меня разглядывает и, возможно, наконец улавливает в моем голосе угрозу. — Что происходит с тобой, Паш? — на этот раз говорит серьёзно, без сюсюканья.
— Я говорил тебе. У меня друг в больнице.
— Я чем-то могу помочь? — опять эти нотки притворства.
— Нет, — отрезаю, — не можешь. И никто не может, — тяжело вздыхаю. В глазах стоит образ бледной девушки с кислородной маской на лице. — Она в коме, — зачем то добавляю.
— Она? — сразу цепляется Лика, — Кто она?
— Я же сказал, друг, — выплевываю. Отстраняюсь. Ухожу.
Какого хрена я должен объяснять?!
— Милла, верно? Этот друг Милла? — доносится мне в спину. — Не сразу я свела дебит с
