как Хемингуэй.
– Это Вивьен виновата.
Джон бросает на нас один из своих многообещающих взглядов.
– Чуть не забыл. – Виктор передает ему «Галаад», роман Мэрилин Робинсон.
– О, спасибо, Виктор. – Джон кладет книгу в карман пиджака. – Черт возьми! Вы похожи на трех рыбок в аквариуме, только посмотрите на себя. Вам никогда не справиться самостоятельно.
– Будем считать, что это значит «да»? – спрашиваю я.
– Надеюсь, ты не собираешься идти на ипподром в таком виде? – Джон разглядывает джинсы и блузку, которые мне пришлось надеть за неимением лучшего. – Для посетителей Лоншан есть специальный дресс-код, – продолжает он. – Придется сделать пит-стоп в одном известном мне месте. – Джон поворачивается к Хиллари: – Ты не могла бы приглядеть за нашими вещами, дорогая? Только смотри в оба.
Хиллари кивает и машет на прощание рукой.
Есть туристы, есть парижане, а есть мы.
Мы в Париже, но мы не местные. Мы не ищем глазами Эйфелеву башню, не ходим в Центр Помпиду, не совершаем покупки на Елисейских Полях. Наш Париж – это Париж, в котором есть кофейни, ночные набережные, лавки и вино за один евро тридцать центов. Мы движемся по другому городу, и нас волнуют совсем иные проблемы. Наше время вписывается в промежутки чужих мгновений. Мы здесь чужие, но тем не менее город принадлежит нам.
Чтобы укрыться от толпы, которая в этот час уже заполонила мощеные улицы, мы обходим Нотр-Дам сзади. Именно там мы с Виктором оставляли свои велосипеды на обратном пути с Пер-Лашез. Я нахожусь в Париже меньше недели, но у меня уже появились связанные с ним воспоминания.
Чтобы попасть на правый берег, нужно пересечь остров Сен-Луи и перейти по двум мостам. Я не могу поверить, пока не убеждаюсь в этом сама: мои страхи исчезли.
Мы идем мимо церкви Сен-Жерве, проходим по улице Вьель-дю-Тампль, сворачиваем на улицу Розье и наконец останавливаемся у небольшого винтажного магазинчика.
Джон удовлетворенно поворачивается к нам.
– Теперь мы повеселимся на славу!
Кто бы ни был хозяином этого магазина, его представления о моде прямо противоположны маминым. Платья, пальто, жилеты, туфли, сапоги, сумки и шляпы, само собой, не разложены по цветам, не расставлены по порядку на полках (в немалой степени из-за отсутствия таковых) и не развешаны для создания радующих глаз сочетаний. Вещи навалены повсюду, как на базаре, а прилавки заполнены настолько, что вместе с одним извлеченным из груды платьем выпадает десяток. Здесь нет ароматизатора с запахом хлопка, и в воздухе ощущается лишь затхлость.
На самом видном месте лежит куча очень старых дубленок и бесчисленные пары джинсов Levi’s 501. Неподалеку рядами стоят ботинки в стиле Мэри Поппинс (именно о таких я и мечтала!), каждая пара скреплена эластичной лентой.
Это не шопинг, а настоящий поиск сокровищ.
Поскольку примерочная кабина отсутствует, я надеваю клетчатое платье прямо поверх брюк и блузки. Оно заужено в талии, доходит до середины голени, как у Сильвии, и стоит всего пять евро. Хоть платье и не моего размера, оно неожиданно приходится мне впору. Неужели я похудела? Я выбираю еще одно – на этот раз в цветочек, с пуговицами спереди. Платье сидит на мне идеально.
– Наконец-то немного шарма, дорогая, – одобрительно кивает Джон.
Он тоже приоделся: на нем ковбойская шляпа, жилет в стиле семидесятых в мелкий горчично-желтый горошек на фиолетовом фоне, а на ногах изрядно поношенные ботинки.
– Отлично выглядишь, – говорю я ему.
– Плевать я хотел на Джона Уэйна [70].
Я держу платья перед собой.
– Какое из них, что скажешь?
– Думаю, надо брать оба.
Оба? Отлично. Перед отъездом я оставлю их Юлии.
Виктор выбрал голубую рубашку с маленькими звездочками и шляпу в стиле Хамфри Богарта [71].
Юлии ничего не нужно: она уже нарядилась в подаренное Сильвией длинное плиссированное платье, которое ей очень к лицу. Она помогает мне найти обувь по размеру. Ботинки в стиле Мэри Поппинс имеют весьма потрепанный вид, от них исходит не слишком приятный запах, тем не менее я непременно желаю их приобрести.
В висящем на стене зеркале мы видим свое отражение. Мы похожи на банду преступников, которых вот-вот поймают.
– Идеально, – заявляет Джон.
Счет составляет шестьдесят шесть евро. Чтобы скорее избавиться от нашего присутствия, хозяйка готова снизить цену до шестидесяти. Я оплачиваю наши покупки, потратив половину своего состояния.
Я выхожу из магазина в клетчатом платье и ботильонах, остальные покупки несу в пакете. Я ощущаю себя точь-в-точь как в те дни, когда бродила по миланским улицам с тетей.
– Надо бы еще купить продукты для пикника, – говорит Джон, сделав глоток из фляги, которую держит в кармане рубашки. – Следуйте за мной.
Мы быстрым шагом доходим до конца улицы. Джон сверяется с картой у станции метро «Ришар-Ленуар», сворачивает на какую-то улочку и наконец заходит в переулок.
Мы останавливаемся у обшарпанного супермаркета.
Берем три бутылки по евро тридцать, два багета по бросовой цене, мягкий сыр с истекающим сроком годности, вареную ветчину по акции и клубнику со скидкой.
Чтобы попасть в метро, мы перепрыгиваем через турникет. Прыгает даже Джон с его больной ногой, и я отвожу взгляд.
Ипподром представляет собой бетонное сооружение в окружении яркой зелени, заполненное нарядно одетыми людьми в соломенных шляпах.
– Посмотрите туда, – Джон указывает на огороженную территорию. – Это круг, там проходит смотр лошадей перед забегом. Скоро приедут жокеи. А вот и они! Видите? Те, что в разноцветных жилетах. Сначала они обсуждают стратегию с тренером лошади, а затем садятся в седло, таким образом публика сможет по достоинству оценить аллюр.
Чтобы удобнее наблюдать за зрелищем, мы подходим ближе.
– Ждите здесь, я пойду разведаю обстановку, – заключает Джон.
Я оглядываюсь по сторонам в надежде увидеть тетю, хоть уже и догадываюсь, что она опять не придет. Жокеи гарцуют по кругу верхом на вышагивающих тихим ходом скакунах, некоторые из них выглядят озабоченно.
– Наш заезд называется «Награда судьбы», – сообщает Джон. – По счету он шестой, так что у нас в запасе есть целый час. Кобылы-трехлетки, одна миля. У Ванильной Мечты в резерве имеются три заезда, но нет ни одной победы и ни одного призового места, к тому же она никогда не принимала участия в скачках в Лоншан. За нее дают двадцать.
– Что это значит? – спрашиваю я.
– Ставишь один и в случае выигрыша получаешь двадцать.
Вместе с Ванильной Мечтой в забеге участвуют фаворит состязания по кличке Безудержная Страсть (из той же конюшни), коэффициент на победу – 1,74; Вся Жизнь Игра (коэффициент – 2,30); Офис (коэффициент – 3,50) и еще пара кобыл с низкими коэффициентами. Ванильная Мечта находится в проигрышной позиции, в этом нет никаких сомнений. Хотя, по собранным Джоном слухам, это лошадь с характером, кроме того, она хорошо освоила собранный галоп.
– К тому же, как говорится, последние будут первыми, – заключает он. – И знаете почему? Потому что у них больше времени для разбега. – Джон усмехается, поправляя свою ковбойскую шляпу. – У Вивьен свои информаторы, и ее слова не лишены логики: нередко бывает, что жокей ставит на себя через посредников.
– И что из этого следует? – спрашивает Юлия.
Джон выдерживает эффектную паузу.
– Следует то, что вопреки прогнозам мы поставим всё на Мечту.
Виктор издает возбужденный возглас.
– А ты уверен, что она победит? – спрашиваю я, чувствуя прилив адреналина.
– Мы делаем ставки наперекор всякой логике, понимаете? – ликует Джон. – Ни в чем нельзя быть уверенным. В этом вся прелесть! – Он делает глоток из фляжки. – Ты доверяешь своей тете?
– Конечно же нет.
Но Джон уже приблизился к кассе. Присутствующие застыли, приковав взгляды к экранам или к своим билетам со ставками. На трибунах сидят отцы семейства с маленькими детьми и целые семьи в элегантных нарядах и больших головных уборах.
– Пятьдесят евро на Ванильную Мечту! – кричит Джон кассиру, пытаясь заглушить шум толпы.
– Что? Пятьдесят? – возмущаюсь я. – Да у меня и нет столько.
– Именно так и стоит играть! Надо ставить все.
Я пробую торговаться: десять. Джон ругается. Двадцать. Он закатывает глаза. Виктор и Юлия решают поставить по десять. Сорок. Это окончательное решение. Кассирша вручает нам билет
