темное. Хорек! Вивьен здесь! Сердце разрывается в груди, как петарда. Я видела его всего лишь мельком, но точно знаю: это был хорек на поводке. Я опускаю голову, прячу руки в цветастое платье и думаю лишь о том, что скажу тете, когда подниму глаза и увижу ее перед собой. А может быть, она заговорит сама.
Я делаю глубокий вдох, набираюсь смелости и оглядываюсь по сторонам, но перед нашим столиком нет никого. Тетя в кафе не заходила.
– Вик… – Я трясу его за руку. – Я видела хорька.
Он медленно поднимает голову, все еще погруженный в чтение.
– Что, прости?
– Жди меня здесь, – поднявшись, говорю я ему.
Я спешу по улице Легравренд в южном направлении, заглядываю в магазины и в каждую открытую дверь, озираюсь на перекрестках – хорька нигде не видно. На мгновение останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, затем поворачиваю назад и иду по тротуару в противоположную сторону, но так и не встречаю ни пожилых женщин, ни похожих на выдру животных.
Вернувшись в кафе, я вижу там только наши книги и кофейные чашки, а также мою сумку, одиноко висящую на спинке стула. Я выглядываю в окно на проспект Домениль: Виктор, запыхавшись, бежит обратно.
– Я видел их там. – Он указывает направление. – Какой-то парень, и с ним хорек на поводке.
– Ты уверен?
Виктор убежден. Поводок был ярко-красный, как тот, что мы видели в Шато-Руж, а у парня были черные волосы, подстриженные под ежик. Но почему вместо тети сюда пришел какой-то парень?
– Хорошо еще, что тем временем не украли мою сумку, – замечаю я, когда мы снова садимся за столик. – Ты мог бы взять ее с собой на всякий случай.
Он с ухмылкой закатывает глаза.
– Разве ты не мечтала жить налегке?
Когда наконец появляется Ходоровски, кафе уже переполнено. Но ни моей тети, ни хорька по-прежнему не видно. Парень и животное как будто растворились в воздухе. Ходоровски следует по залу, и я не успеваю его как следует рассмотреть, затем он вдруг выходит из-за барной стойки. Седовласый и седобородый, он устремляет на собравшихся гипнотический взгляд. Бармен поднимает прозрачную чашу с именами.
Наступает тишина. Ходоровски без всяких предисловий вытягивает первое имя, произнося его хриплым голосом с сильным испанским акцентом. Его ассистент переносит имя на доску, кодируя написанное римскими цифрами. В воздухе висит какое-то электрическое напряжение. Я время от времени оглядываюсь в поисках Вивьен, но нигде ее не вижу.
Имена на доске следуют одно за другим, пока Ходоровски не объявляет:
– Олива Вилла. Номер четырнадцать.
Виктор резко оборачивается. Я чувствую, как кровь приливает к лицу и сердце бешено бьется.
Стараясь унять дрожь, я вынужденно поднимаю руку. Ходоровски смотрит на меня с намеком на улыбку. И тут я замечаю, что мое имя уже записано на доске.
– Зачем ты сообщил мое имя? – ругаю я Виктора, когда жеребьевка возобновилась.
– Я ничего не сообщал, клянусь. – Он вскидывает руки, защищаясь.
Кажется, он говорит искренне.
Я пытаюсь проникнуть к стойке, чтобы поговорить с барменом, по ходу находя словарь.
– Извините, вы не знаете, кто указал мое имя?
Он вопросительно смотрит на меня.
– Кто указал мое имя? – Я повторяю попытку. – Олива Вилла.
И, о чудо, он меня понимает. Он раскладывает записки на стойке, находит среди них мою и протягивает мне. Я сразу замечаю, что она написана на другой бумаге. Бесцеремонно вырванный из тетради листок в клетку. Печатными буквами, косым, до боли знакомым почерком в ней значится мое имя. Неужели здесь побывала тетя? Но как она смогла положить записку, оставшись при этом незамеченной? И главное, зачем она это сделала?
Ходоровски со своим ассистентом сидят в глубине зала за небольшим столиком, на котором разложена колода Таро. Ассистент поднимает доску, называет имя и при появлении счастливчика вычеркивает его из списка.
Виктор тем временем сел обратно и развернул стул так, чтобы оказаться лицом к месту событий.
– Простите за настойчивость, – говорю я бармену, который сосредоточенно наблюдает за действиями маэстро, опираясь локтями о стойку. Я быстро сверяюсь со словарем. – Вы помните даму… которая приходила сюда и оставила эту записку? Пожилая женщина, с хорьком.
– Да, была здесь одна женщина, она говорила мне, что у нее есть хорек, но она не взяла его с собой. Это было приблизительно… месяц назад.
Месяц назад?
– И она оставила записку?
– Она ничего не оставила. Она просто участвовала в жеребьевке.
– Не могли бы вы описать, как она выглядела?
– У нее были длинные рыжие волосы, – отвечает мужчина. – Это все, что я помню.
Я благодарю его и возвращаюсь за столик, не желая причинять беспокойства.
Рыжие волосы?
И зачем я тогда осталась?
Что заставило меня подойти к этому столику? И дело даже не в неловкости, которую мне бы пришлось испытать, если бы на глазах у всех я отказалась от участия в сеансе. Этого я могла избежать, покинув кафе еще раньше. Тем не менее я осталась, как это сделали Эстрагон и Владимир. Я осталась и ждала – быть может, мне хотелось узнать, где именно во мне появились трещины и прольется ли через них свет.
Ходоровски разговаривал с картами Таро, как с людьми. С теми, кто сидел впереди, он говорил по-испански, а ассистент при необходимости переводил на итальянский, французский или английский.
Одному мужчине он посоветовал бегать в женской одежде вокруг дома, девушке – разговаривать с матерью в положении вверх ногами, старику – отправиться в центр, где ему помогли бы заново пережить момент рождения, мальчику – семь раз прополоскать рот, прежде чем говорить, женщине – пойти в тир и пострелять.
Я взяла себя в руки и сказала себе, что в любом случае мне совсем не обязательно выполнять его рекомендации. Когда наконец произнесли мое имя, отступать было уже поздно. В сопровождении Виктора я направилась в начало зала – в первом ряду оставалось одно свободное кресло.
– Зачем ты здесь? – решительно спрашивает Ходоровски.
Чтобы не смотреть ему в глаза, я поправляю платье.
– По ошибке.
На его лице появляется что-то вроде благожелательной ухмылки.
– Я не читаю будущее, читать будущее – значит его создавать. Меня интересует настоящее.
Я киваю. Не могу поверить, что сижу напротив человека, которого многие считают гуру, в ожидании его психомагических рекомендаций.
Ходоровски раскладывает передо мной карты веером, рубашкой вверх.
– Выбери три карты.
Я быстро указываю ему карты, затем кладу руки обратно на колени. Несколько человек вокруг меня конспектируют, и я стараюсь не обращать на них внимания.
Ходоровски раскрывает первую карту, сдвигая влево, чтобы лучше ее рассмотреть. На ней изображен путник в шляпе с бубенчиками, с палкой и сумой на плече; сзади его подталкивает собака или, возможно, волк.
– «Шут», – объявляет Ходоровски, поглаживая карту. – «Шут» означает исходящую безграничную энергию. Этот аркан часто символизирует сильное стремление к переменам, олицетворяет свободу, беззаботность и удачу. Он также может предвещать благоприятное путешествие, которое разрешит проблемы и побудит к внутреннему росту. Эта карта рекомендует продолжать движение по новому пути и не отчаиваться: это правильный маршрут.
Я отвожу взгляд, чтобы скрыть удивление. Путешествие? Внутренний рост?
– Если «Шут» приближается к другой карте, – продолжает Ходоровски, – как в данном случае: видишь, как он приближается ко второй карте? – он заряжает ее своей энергией. Поэтому вторая карта имеет решающее значение.
Он резко переворачивает ее. На карте изображен скелет с серпом, лежащий на черном поле, усеянном отрубленными руками, головами и ногами.
– «Смерть», – стонет кто-то. Этим кем-то оказался Виктор.
Ходоровски быстро поправляет его:
– Это безымянный аркан.
Сначала шут, теперь смерть.
– Хотя на первый взгляд может показаться обратное, эта карта не несет в себе негативного смысла, – уточняет Ходоровски. – Она лишь указывает на глубинное преобразование. Она требует, чтобы мы отпустили то, что было нам дорого, но в какой-то момент перестало способствовать нашему личностному росту. Если смотреть глазами разума, такой поступок может показаться безумным, но в то же время сердцем мы
