сказали…
– Ясно, они мне позволят вернуться в роту, а командир роты в назидание другим будет испытывать на мне метод Пупкина…
– Арифметику Пупкина, – поправил Гвоздилин. – С командиром роты вопрос тоже можно утрясти…
– Кто же его утрясет?
– Я поговорю с Сундуком.
– Что, Сундук уже командует частью, хотя о чем это я… Все, что создано народом, принадлежит прапорщикам…
– Сундук не командует частью, но его просьбу выполнит любой командир роты…
– Почему?
– Потому что, человек он такой, через его руки прошли те, кто сейчас армиями командует. Понял?
– Ерунда, – сказал Веригин, распаляя своей непонятливостью Гвоздилина, для того чтобы тот завелся и рассказал о заместителе начальника оружейной мастерской как можно больше, – что может прапорщик и почему его просьбы обязательны к выполнению командирами рот… Ты думаешь, лейтенанты и капитаны, когда-то потерявшие оружие либо его часть и которым Рапалов как-то возместил потерю, будут помнить его и будут благодарны ему, находясь на генеральских должностях? Ни хрена подобного, они наоборот постараются урыть его, чтобы он не смог кому-нибудь ляпнуть, что генерал такой-то, будучи командиром роты, потерял пистолет, а он из учебного оружия выдал ему, а поскольку тот пистолет был с другим номером, через некоторое время списал его, как пришедший в негодность…
– Ты зря меня провоцируешь, – сказал Гвоздилин, – я не знаю, чем обязаны Сундуку генералы, но его побаиваются в части многие, а это говорит само за себя… Боятся – значит уважают…
Спровоцировать Гвоздилина на откровенность в отношении заместителя начальника оружейки не удалось. Он или не знал, чем взял Сундук многих больших начальников, или не хотел говорить. И тогда Веригин забросил удочку еще раз, но в другое место.
– Слушай, а если за меня особый отдел возьмется… У вас в полку есть особисты?
– По-моему, нет… Хотя тут зимой у нас по тревоге автомат пропал, так приехала целая кодла особистов и следователь из военной прокуратуры…
– Нашли?
– Что нашли?
– Автомат.
– Нашли, его один боец у другого разявы свистнул, и спрятал, чтобы, уходя на дембель, прихватить и дома на охоту ходить.
– Ну вот видишь, а говоришь, нет.
– Так это ж автомат, а на такие мелочи, как самоволки, здесь никто внимания не обращает… Станет тебе особый отдел этим заниматься…
– Не станет, конечно, но ты на всякий случай узнай фамилию оперативного уполномоченного…
– Ладно, я у прапорщика спрошу…
– Не надо у прапорщика, спроси у кого-нибудь другого…
– Ладно, спрошу у кого-нибудь другого.
– А Глыне и его кодле передай, что я их всех прощаю… Зла на них не держу… А еще скажи, не сразу, а через дня два-три. Что будто бы меня из училища отчислили за то, что я сержанта во сне пытался задушить… Расскажешь это Глыне под страшным секретом… Таким образом, мы двух зайцев убьем… Ты свой авторитет повысишь перед ними, а меня они будут побаиваться… Поскольку «напрягать», гонять, «строить» можно нормального человека, он управляем, как говорили мои преподы в училище, а с ненормального взятки гладки, его либо убивать надо, чтобы он тебе не отомстил, либо убегать от него…
– Либо с ним не связываться…
– Правильно, – сказал Веригин, – смекаешь или, как говорит мой друг и земляк Слава Гвоздилин, точно…
* * *
Начальства в отряде уже не было. Дежурный по части передал мне приказание Шабанова связаться с ним по телефону. Как витязь на распутье, стоял я на крыльце штаба, не зная, звонить ли замполиту или идти к клубу. Подумав немного, выбрал второе.
Когда я пришел к клубу, машины уже не было, а гроб стоял на деревянных козлах, предусмотрительно запасенных скорее всего Финком. Вокруг собралось десятка три бойцов.
– Контейнер готов, – доложил Матвеев. Он был в брезентовой робе, шлеме, но без щитка. Щиток лежал вверх стеклом на сварочном аппарате, который, видимо, притащили сюда машиной, так же, как и железо. – Завтра заварим?
– Нет, – ответил я, – неизвестно, когда приедут родственники и на чем его повезут. Заваривать надо немедленно: не будет доступа воздуха – дольше сохранится тело. – Все это я сказал тоном человека, прожившего жизнь, и Матвеев, и Финк, и большинство стоящих вокруг гроба уважительно посмотрели на меня.
Гроб тут же втиснули в контейнер, и Матвеев с десятком добровольных помощников стал заваривать его сплошным швом, нещадно колотя по железу молотком.
Под этот стук я пошел в штаб и позвонил Шабанову на квартиру.
– Докладывайте, – сказал большой замполит.
«Наверное, родственники завтра приедут, вот он и беспокоится», – подумал я и ответил: – Все в порядке, оформили, привезли, завариваем…
– Понятно, – сказал Шабанов, – сегодня родственники телеграмму прислали… приехать не могут… просят, чтобы мы помогли им, отправили гроб до Москвы, а там они тебя встретят…
– Меня?
– Ну да, а кого же еще, меня, что ли? В общем, отдыхай, детали обговорим завтра.
– Есть отдыхать, – съязвил я, посидел немного в комнате дежурного и пошел к клубу.
Голубые с белым сполохи электросварки говорили о том, что работа не закончена, но у контейнера крутился один Матвеев: помощники разбежались на поверку.
– Помогите, товарищ лейтенант, – сказал он, – прижмите здесь, пока я прихвачу… вот так, только сюда не смотрите, а то зайчиков нахватаетесь…
Я навалился на верхний лист железа, брызнула дуга сварки, отбросив на землю две изуродованные тени – сварщика и помощника.
– Все, – сказал Матвеев, – теперь я сам… идите, таш… нант…
Но я дождался, пока он заварит последний шов, и попробовал сдвинуть контейнер с места. «Да-а, не получается…»
В расположение роты я пришел, когда поверка должна была закончиться, однако дежурный продолжал называть фамилии, за которыми следовало обычное «я». В глубине расположения я заметил Силина и понял, почему поверка длится так долго. Я прошел в свою комнатенку, снял шинель, китель, сбросил ботинки, прилег на кровать. За стенами из сухой штукатурки раздалась команда «Разойдись!», и рота наполнилась «предотбойными» шумами. Скрипнула дверь канцелярии, слышно было, как прогнулся пол, – это Силин прошел к столу. На минуту стало тихо – он заполнял строевку, – опять прогнулся пол, и скрипнула дверь. «Дежурный! Ко мне, – рыкнул Силин в коридор, – строевку в штаб, мухой…»
Среди шума нескольких десятков тапочек, шлепающих в умывальник и обратно, по коридору протопали сапоги – это дежурный «мухой» пошел в штаб со строевой запиской о наличии бойцов в роте, затем пол опять прогнулся, и в комнату-боковушку вошел Силин.
– Здорово, комиссар, – сказал он.
– Здорово, здорово, – ответил я, – ты где будешь ночевать?
– А… что, – переспросил он чуть ли не с испугом, – з-здесь, конечно, я же сегодня а-а-атветственный…
– Как ты сюда попал?
– Шабанов отозвал, а вместо меня Родина туда кинул… Он здесь самоволку Уварова
