заплатит? Не надо идти на работу? Неважно. Довольно обыденная мечта о длинных выходных. Волшебная или глупая деталь: он хотел, чтобы так длилось вечно. Чтобы не было ни выхода, ни желания оного. Запереться, возбудиться, раствориться друг в друге, попасть в западню блаженства. Они никогда не утомлялись, ничто не менялось в их монашеской жизни, где всегда был месяц в опустевшем городе, в котором все, чем они владели, – так это друг другом.
На ранних стадиях каждой из его новых интрижек возникало призрачное обещание такой вот жизни. Большая дверь монастыря слегка приоткрывалась. Но очень скоро его восторги, его вожделения начинали увядать. Она могла с этим сталкиваться в отношениях с другими мужчинами, с банальным желанием быть вместе как можно дольше, к чему она сама не была расположена. Но демон не оставлял его в покое, и далее события могли развиваться по одному из двух маршрутов. Если только они не развивались сразу по обоим. Она от него могла уйти, с удивлением, с раздражением, возможно, в изнеможении, либо же он сам уходил, в который раз став жертвой разочарования, а потом и все более острого стыда, который он долго пытался скрывать.
Курс немецкого, который вела Алиса Эберхардт в Институте Гете, был рассчитан на двенадцать занятий. Закончив этот курс, он был готов записаться на другой, но она исчезла. Не попрощавшись ни с классом, ни с ним лично. Он снова встретил ее только через четыре года.
* * *
Еще он записался на курсы в Сити-лит [51], по наущению Дафны, которая считала, что ему не повредила бы пятилетняя программа самообразования. Она же помогла ему составить эту программу. Английская литература, философия, современная история и французская грамматика. Когда он приступил к занятиям немецким в Институте Гете, он уже полгода как был тапером в чайной второразрядного отеля в центре Лондона, где исполнял «жевательную музыку», как называл это помощник управляющего отеля, – старые шлягеры в ненавязчивой аранжировке, не мешавшей тихим беседам посетителей за чашкой «Эрл Грея» с легкими сэндвичами. Часы работы его устраивали: оставалось много времени на чтение книг по списку. Два выхода к фортепьяно по девяносто минут каждый после обеда или ранним вечером, семь дней в неделю. Он неплохо зарабатывал. В середине семидесятых, несмотря на политические потрясения – или благодаря им, – жизнь в Лондоне была сравнительно дешевая. И если он играл «Туманно» достаточно душещипательно, к нему могли подойти и положить фунтовую бумажку на крышку инструмента. Одна американка, которая как раз и расщедрилась, сказала, что он похож на Клинта Иствуда. Он уже поработал профессиональным фотографом. И собирался вскоре уйти из этого отеля, чтобы стать, как он надеялся, главным тренером сети независимых теннисных школ. Поездка по Северной Ирландии была безрезультатной, как и многие другие проекты в Лондоне. И его тренерская карьера завершилась тем, что он стал инструктором на общественных кортах в Риджентс-парке [52]. Его учениками были в основном начинающие взрослые. Многие, но их было не большинство, поражались, как это вообще возможно попадать ракеткой по мячу. Для таких главной целью стало умение перекинуть мяч через сетку хотя бы два раза подряд. Были у него и восьмидесятилетние, которым хотелось выучиться чему-то новому в жизни. Двадцать часов занятий в неделю. Выматывающее это было дело – целый день сохранять на лице добродушную улыбку и произносить ободряющие слова.
Через два года он бросил тренерскую работу. Судя по его записной книжке, за это время он прочитал, делая выписки, 338 книг. Куда больше, чем он смог бы осилить, учась в университете. От Платона до Макса Вебера через Дэвида Юма – так он описал Дафне свой книжный марафон. Она приготовила ему праздничный ужин, чтобы отметить его «великолепное» эссе о Джоне Локке. Ему запомнился тот вечер. Питер ушел на встречу с одноклассниками, вернулся подшофе и стал обвинять Роланда в том, что тот пытался увести от него Дафну. Что было не совсем враньем.
Теперь у Роланда появилась новая формула описания своих успехов. От Роберта Геррика до Элизабет Бишоп через Джорджа Крабба [53]. От взлета Сунь Ятсена до Берлинского воздушного моста [54]. Время, когда пришлось отложить кроссовки и тренировочный костюм. Он обрел способность читать книгу полтора часа кряду, не отвлекаясь на грезы любви. Зрелость. Он выглядел вполне убедительно, его маска сидела на нем как влитая. Время поработало над ним, сотворив все свои чудеса. Он был готов стать интеллектуалом или по меньшей мере журналистом. Но это оказалось нелегко. Никто о нем не слышал, никто не дал бы ему редакционного задания. Наконец через сына одного из своих учеников-теннисистов он получил заказ: написать рецензию на авангардистскую постановку – кровавую, крикливую, с обнаженкой – для лондонского еженедельника «Таймаут», где печатались краткие обзоры новых спектаклей. Это была крошечная заметка, 120 слов ироничной лицемерной похвалы, после чего посыпались новые заказы. Но уже через два месяца ему наскучило ездить домой в пустых ночных автобусах из Мордена и Пондерс-энда [55]. Он написал короткую статью «Лидер оппозиции» для радикального левацкого еженедельника. После чего получил из ее офиса вежливое письмо с отказом дать ему интервью, которое она лично подписала. В той статье он отозвался о ней скептически, но в заключение заметил, что, если Маргарет Тэтчер станет премьер-министром, каковой факт он начал воспринимать как неизбежность, это могло бы, вероятно, посодействовать усилению роли женщин в обществе. По крайней мере, он наконец произвел впечатление. В следующем номере журнала гневные письма читателей заняли целую полосу. Авторы этих писем были в общем единодушны: она, конечно, женщина, но не монашка.
Он был членом Лейбористской партии с 1970 года. Но постепенно его отношения с политической партией превратились в нелепый союз – благодаря череде непредвиденных случайностей. В июне того же 1979 года он стал встречаться с Мирей Лаво, французской журналистской, жившей в Кэмдене. Ее отец был дипломат, недавно получивший назначение в Берлин. Мирей захотела съездить к нему в гости, посмотреть на новую квартиру, повидаться с мачехой и молодой сводной сестрой и предложила Роланду составить ей компанию. Он колебался. Обычных трещин в их отношениях еще не возникло, да они и были знакомы-то всего два месяца. Ее позабавило, с какой неохотой он отнесся к приглашению.
– Да я же не собираюсь им тебя официально представлять, если тебе это не нравится. И мы там не остановимся – квартирка слишком маленькая. Un p’tit dîner, c’est tout! [56] У меня знакомые в Восточном Берлине. Ты же говорил, что хочешь поупражняться в немецком? Oui ou non? [57]
– Ja [58].
Они арендовали велосипеды и два дня катались вдоль Стены, а потом вдоль металлического забора, отделявшего Западный Берлин от остальной Восточной Германии. Молодые западные немцы, жившие в Западном Берлине, были освобождены от воинской службы. И богемная молодежь – все, возомнившие себя поэтами, художниками, писателями, кинорежиссерами, музыкантами и деятелями контркультуры разных мастей, – устремились сюда косяком. Город казался безлюдным, тихой заводью. Вдали от центра высились жилые многоэтажки, где недорого сдавались квартиры с высокими потолками. Американцы, которых тут, мягко говоря, недолюбливали, гарантировали Западному сектору безопасность и свободу перед лицом экспансионистских замыслов Советского Союза. На Стену, так смущавшую многих художников левой ориентации, старались не обращать внимания. После двадцати лет Стена стала незамечаемым фактом жизни. У Мирей, год проучившейся в аспирантуре Свободного университета [59], в городе было много разношерстных знакомых. Она таскала Роланда повсюду. Вечера они проводили в компаниях, где говорили по-французски, по-немецки и по-английски, обсуждали животрепещущие темы, устраивали развлечения – квартирные концерты экспромтом, а иногда даже поэтические чтения.
Как-то вечером они вышли из своего отеля недалеко от Фридрих-штрассе и встали в очередь на контрольно-пропускной пункт «Чарли». У Мирей был специальный пропуск для членов семей дипломатов, но он тут не имел силы. Они простояли полтора часа, прежде чем их пропустили в Восточный сектор. Когда она показала пограничнику пакет кофе, который взяла с собой, тот только пожал плечами. Они взяли такси и проехали
