приказал Абаз.
– Сам сгинь, ничтожный идиот! – Абаз подошел к дереву и потянул руки к троице на ветке. – Ууууу, – кривлялся ангел. – Чего ты мне сделаешь? Я ведь вечен и бесплотен, а ты маленький конченый человечишка! – Абаз без труда стащил с ветки охальника, и того будто парализовало от невозможности происходящего. – Как же!.. Мне обещали!.. Я бесплотный ангел, проекция кинематографическая. Нельзя с экрана кинотеатра выхватить актрису и трахнуть ее!
Абаз привязал ангела собачей цепью за волосатую ногу и, несмотря на протесты, отборную нецензурную брань, крики, вытье и мольбы о прощении, до вечера пел свои песни. А потом молодой человек кормил козочку. А чтобы спокойно провести ночь, разглядывая созвездия, приближая их по собственному усмотрению, будто он телескоп «Хаббл», заткнул тряпкой осипшую от криков и визгов глотку невольника. Сегодня его интересовали кварки.
Эли Вольперт и Фельдман по утрам гуляли по узким улочкам Бляйвица и беседовали в вольном стиле.
– Пожалуй, мы не появимся на встрече в Кшиштофе.
– Почему? – удивился Абрам.
– Я думаю, туда никто не приедет. Все предприятие звучит как скверный анекдот или мальчишеская придумка. Никто не привезет этому узкоглазому американские бюджеты – может, прилетит от кого-то посыльный и купит парочку банок с медом. Как икру русскую покупают. Вот ведь: икра есть – России нет… Ведь пчелы никуда не денутся: разлетятся по миру и как инстинкт подскажет расселятся по брошенным пасекам и опылят все посевы.
Абрам поглядел на маленькую католическую церквушку и почему-то вспомнил свою Рахиль. Он так затосковал по ней, что даже руки задрожали…
– Наверное, вы правы. Никто не приедет в Кшиштоф.
– А ты, я так понимаю, там погулял как следует! – усмехнулся миллиардер. – Еще разок мечтаешь?
– Откуда вы…
– Хочешь сахарной ваты? – спросил Эли и щелкнул пальцами охраннику, который тотчас метнулся к ларьку.
– Я жениться хочу! – вдруг признался Фельдман.
– Неожиданно. И за чем же дело стало?
– Надо в Тель-Авив ехать. Это очень долго. Она сама не может приехать в Европу – поддерживает отца. У него сделка с этим… Выдающимся инженером богатым.
– Часа три на самолете – и ты там…
– Я не летаю. Я хожу пешком, а через море как придется.
– По воде идешь? – Старый Вольперт сегодняшним утром, юным и нежарким, средней влажности, пахнущим спелыми яблоками, чувствовал себя непривычно хорошо. Был бодр, а оттого даже шутил.
– Если бы я мог…
– …ты бы стал Христом.
– Христос не ходил по воде, а то я бы тоже попробовал.
– Ходил он по воде или нет, мы не знаем. А ты даже не пробовал. Вдруг получится?.. – Эли откусил сладкой ваты, и обычно серые губы слегка порозовели от прибывшей крови. – Чего не ешь?.. Пробовать надо даже то, во что не веришь.
– Ем… – Фельдман укусил огромный ватный шар, вдруг представив вместо него личико Рахили. – Я все больше попутными кораблями… – «Ах я беспутный и нечистый!» – подумал Абрам, но понял, что это вовсе не личико его Рахили, а лицо Светки Размазни. Он еще глубже упал в грусть, осознав, что душа его слаба, что и сотен микв не хватит, чтобы чистоту навести в его главной квартире, куда войдет Рахиль. Там должно быть как в операционной больницы, стерильно, с отциклёванными полами, ясными окнами. А все же тянет его к Светке…
– Вкусно?
– Да, ребе…
– И к Светке, в общем, можно, – поддержал Фельдмана Эли. – Но я бы взял другую. Чтобы накопить больше опыта, чтобы к твоей невесте в брачную ночь пришел мужчина, еврей, который, как Давид, знает, что делать…
Даже сладкой ватой можно поперхнуться, что Абрам и сделал. Кашлял, как собака на привязи.
– Вы точно праведник? – спросил Фельдман.
– Я лет шестьдесят уже не захаживал к Светкам и Маринкам. Так что праведник. Не сомневайся.
У Абрама отвисла челюсть: он никогда не слышал, чтобы праведник так и заявлял, что он праведник. Так же можно и Мессией назваться.
– Можно, – согласился Эли. – Знаешь, сколько премудрых и высокочтимых считали Мошиахами самых разных просто очень умных людей?.. Ты думаешь, что если тебя десять тысяч раз уверят, что ты Мошиах, то ты не поверишь им? В себя? Себе?
– Мне никто не говорил, что я…
– А бывало, очень умный сойдет с ума, в прямом смысле этого слова, а те, кто считал его Мессией, до конца жизни этого сумасшедшего так и записывали за ним весь бред, который он нес, слово в слово. Мошиах же!
– Где искать правду?
– Выше.
– Но говорили, что и там ее нет!
– Ишь ты, хорошо учился. Или плохо, если светских книжек начитался!
– Так…
– Мы пришли.
Они остановились возле небольшого каменного домика, и охранник Эли постучался.
На стук явилась баба в теплом платке, будто измазанная малиной – таким бордовым было ее лицо:
– Что пане хочут? – спросила удивленно.
– Здесь ли проживает пан Франчишек? –осведомился Вольперт.
– Другого места для жизни у него нет, – пробормотала в ответ баба.
– А вот здесь вы можете ошибаться! – возразил старик. – Дома ли пан Франчишек?
– Где ж католику быть в воскресенье? – Она обернула малиновое лицо и прокричала: – Франчишек! К тебе жиды!
Пока субботний шабесгой просыпался, пока шел на мамашин крик, Эли еще успел поинтересоваться, нет ли в доме незавершенных на сегодня дел:
– Дрова рублены?
– Так нет еще! Франчишек отсыпался после Шаббата.
– Наруби милой женщине дров, – велел Эли Абраму. – Она, видать, в церкви сегодня была, притомилась за неделю, и помощник ее наработался до того! Исполни помощь в ответ!
– Мне никто в Шаббаты не помогал. Отбирали только все, – ответил на предложение Фельдман. – Били, крепко били…
– Они где сейчас?
«А где они?» – задумался Абрам. – Он понятия не имел, куда направились их души из Михайловской области. Где бухают сейчас Иван и Нюрка? Корова эта Нюрка безмозглая! Еще и совратила его, типа не пробовала еврея никогда, сожрала всю селедку, бутылку водки выпила, а потом в лоб дала кулаком. Спросил, за что, ответила «За так»…
– Их нет…
– Вот… А ты есть. Наруби дров.
– Значит, вы Мессия? – уточнил Фельдман.
– Нет, – улыбнулся Эли. – Лишь праведник.
Абрам кивнул и пошел рубить дрова. Дворик был маленьким, и куча пилёного дерева громоздилась посреди.
Он поплевал на руки, как делал Иван, Нюркин муж, потер ладони и взялся за топорище. Он умел колоть дрова, всегда это делал, ведь надо было топить печь и для себя, и для родителей, приходящих из министерства
