обмыл кровь: «Какая славная!». Ему было непонятно, отчего это вдруг недрачливый, сдержанный Науменко избил лёгкую, нежную, как метлячок, жену. «Правда, что в тихом омуте черти водятся!» – ничего не придумав в объяснение, заключил он.
Она застонала, открыла жалкие, заплывшие глаза.
- Ожили? – запоздало кутая её небольшую, в лиловых кровоподтеках грудь, Сазонов отвёл взгляд. Чтобы не молчать, утешил:
- Вы не унывайте. Всё зарастёт. Я сейчас фельдшера позову.
- Не надо. Пригласите Варвару.
- А Григорий без меня не зайдёт?
- Он совсем ушёл...
- Как это – совсем?
- Мы не живём с ним. Давно уже...
- Вот оно что! – Сазонов, который знал почти всё, что происходит в деревне, как-то упустил это из виду. Услышав новость, он испытал чувство, похожее на удовлетворение.
- Лежите. Я скоро вернусь.
Он вернулся вместе с Варварой и всю ночь дежурил около Марии.
Усталость почувствовал, когда заголосили петухи, прогоняя мрак.
Забрезжило утро. Сперва робко, потом смелей, смелей и скоро заполнило собой всё, заорало, раскрыв беззубый румяный рот.
«Коротка ноченька, – подумал Сазонов. Мысли его были грустны. Но эта грусть легка и неглубока. – Утром и воздух чище, и заря вон какая арбузная... А я ночь пожалел!»
- Вот и утро, слава богу! – сбросив дремоту, проговорила Варвара, прикорнувшая на лавке. – Легче тебе, Маня?
- Легче.
- Вашего мужа мы так пропесочим, что до последнего дня блестеть будет. Совсем одичал человек!
- Не троньте его! Не надо.
- Ну, как знаете. Вы проследите за ней, Варвара.
- Да уж не брошу.
- Выздоравливайте. – Уходить ему не хотелось, но причины задержаться ещё на часок он не придумал.
В лицо пахнуло сладким, как берёзовый сок, воздухом. На завалинке темнела забытая со вчерашнего дня книга. Сазонов прошёл мимо.
У палисадника была протоптана тропинка, но он затопал посередине улицы, широко расставив локти и запрокинув голову.
«Эх, кабы сбылось!» – улыбаясь загаду, который самому себе не смел высказать вслух, думал Варлам.
За три с половиной десятка лет он ещё не целовал женщин. Схоронив отца, десяти лет пошёл батрачить. Мать нищенствовала. Она так и умерла у чужих ворот, положив под голову тощую котомку. Чуть оперяясь, Сазонов попробовал вести хозяйство, но душа к нему не лежала. Заколотив стылую избёнку, уехал в город. В Заярье прибыл по направлению партии.
Не то чтобы он не помышлял о женщинах. Они, конечно, влекли его. Но ему как-то удавалось избежать всех тягот, связанных с любовью. Впрочем, ещё зелёным юнцом его затянула на сенник Наталья Фатеева и, прижав полыхающим бедром к сену, потребовала: «Полюби!». Варлам беспомощно отбивался. К несчастью, а может, и наоборот, подоспел хозяин. Он издалека чуял, когда покушаются на его добро.
- Ну, – расхохотался он. Хохот отдавал жестью. – Не смеешь? Эх, тюря!
Дав ему пинка, задрал на жене юбку и, вручив работнику супонь, приказал: «Пори!». С этим Сазонов справился успешно. С неделю Наталья не могла ни сесть, ни лечь.
«Чистый губошлёп», – беззлобно бранил себя Варлам, а голову кружило от весёлого звона. Заслушавшись им, едва увернулся от председательского жеребца, которого, матерясь, драл плетью Науменко. Рядом с ним, опустив голову, сидела Афанасея.
- Я ва-ас! – пролетая мимо, кричал он.
«Опять загонит коня! – потирая ушибленное плечо, вздохнул Сазонов, но, испугавшись за Марию, тут же забыл об этом. – Уж не домой ли?»
Рыжко промчался дальше, обрушив на просыпающуюся деревню ошлёпки снега.
- Веселится парень! – выйдя из ворот, ухмыльнулся Ворон. Кому колхоз, кому – вотчина...
Глава 22
- Проходи, Алёха! – цыкнув на собаку, пригласил Дугин. – Я, признаться сказать, сам к тебе собирался.
- Стало быть, в аккурат угадал? – усмехнулся Сазонов.
- Тютелька в тютельку, ровно в воду глядел, – пропуская его в ограду, кивнул Дугин. – Подмога твоя нужна.
Он держался с тем внушительным спокойствием, которое вызывало невольное уважение, как бы подчёркивая, что у этого человека ясная, ничем не запятнанная душа. Но и в душе Дугина клокотало беспокойство. Оно заставляло щупать каждого: с чем пришёл? – и искать защиту от тех, кто мог потревожить прошлое. Приветливо встречая Сазонова, он и не думал просить ни о какой подмоге и, уж произнеся это слово, ещё не знал, что скажет дальше.
- Тут у нас разгром, – указал на корчаги, стоящие на лавке, из которых поточилось сусло. Никакого разгрома не было. Наоборот, всё
