на будущее. Сразу возникло щемящее чувство нерешительности и страха, словно вот-вот Кристине вновь придётся сесть в поезд и под наущения родителей отправиться в Москву, чтобы провалить там всё, что только можно. Время сгустилось и всплеснулось в одном-единственном звуке открывшегося пива, к горлу подкатил комок, стало невыносимо скучно, как если бы мгновение внезапно вместило в себя всё время мира и обрушилось на эту скукожившуюся почву, захватило девушку в непробиваемом корпусе и всё, что ей оставалось делать – куковать в этом корпусе без каких-либо надежд, что поверхность корпуса когда-нибудь даст брешь. Это было похоже на то, что почувствовала Кристина в общаге, но сейчас переживание сильнее и точнее сплелось с её жизнью, и она поняла всю судьбоносность своего положения – лабиринт, саркофаг, этот город без истории, без фундамента, где-то посреди плоской, плоской настолько, что граничит с абстракцией, земли. Город без места, без координат, в безвоздушном пространстве, где нет ни верха, ни низа, но только вечно лучащееся светило и нестерпимый жар. Она глотнула пива. Горький напиток успокоил её.
– Ищут? Мы же сказали, что надо свернуть. Хотя ладно, найдутся. А ты что? Ты кто вообще?
Вова засмеялся.
– С вами учусь.
– А да, точно, ты ещё опоздала на собрание.
– Ага. Что было до того, как я вошла?
– Ничего такого. Ты практически ничего не пропустила.
– Угу.
Разговор не ладился. Кристине он казался чем-то вроде налога на пиво, которое её всучили. Деловая формальность. Она делала один за другим глотки, перебрасываясь с Вовой бестолковыми фразами. Он ей не нравился. Какой-то бесполезный парень. Одет как-то не так. Говорит невпопад и, как бы ему ни хотелось, не смешно. Беседа начала утомлять девушку, и она стала отходить от Вовы, что со стороны, наверное, выглядело нелепо и комично. Вова будто и не замечал, как мелкими, ползущими шажками Кристина удаляется от него. Заметив слева от себя свободное местечко в тени дерева, она направилась туда. Скоро, к счастью, кто-то окликнул Вову, и Кристина быстро добралась до деревца. Скинув рюкзак, девушка села прямо на землю, сложив ноги по-турецки, и продолжила пить пиво.
Справа находилось здание общежития – громадина в пятнадцать этажей у подножия холма, единственное в своём роде, потому что в округе поблизости не было столь убогих и серых на вид зданий, как это, словно явившееся из чьих-то кошмаров. Это уже предмет древности. Храм Зевса или Сфинкс. Сложно вообразить себе, что это чудо вообще было когда-то построено; оно пребывало здесь всегда и пребудет – присно и во веки веков. Кристина уже не знала, чем себя развлечь, потому что дорога наверх начала утомлять её. Вперёд! Вперёд на холм! Вперёд – в будущее! Вперёд! Вперёд! Сколько необходимо шагов, чтобы исходить всю бесконечность? Для этого, видимо, требуется бесконечное количество шагов. Кристина прикинула: даже если сложить все шаги бредущих вместе с ней людей, бесконечность всё равно останется неисхоженной. «Может, хватит уже высчитывать», – сказала она. «Правда, хватит», – согласилась она. Из их слов можно было сделать вывод, что числа не имеют значения, то есть, это просто числа, как линейка – это просто деревяшка с нанесёнными на ней зарубками с обозначениями длины. Числа – орудия лишённого смысла бегства. «Не убежишь», – сказала она. «Не убегу», – согласилась она. Бесконечность не растягивается в протяжённости. Бесконечность сближает, потому бесконечность бесконечна. «Предположим, бесконечность возникает в тот момент, когда возникают числа с намерением отделиться и отсчитать пространство, обособляющее тебя», – сказала она. «Выходит, бесконечность не существовала до чисел», – добавила она. «Выходит, до чисел существовало что-то, что было исполнено собой, то есть одно, целое», – подытожила она. «Да, это так», – согласилась она. Между ними повисло молчание. Имеет ли смысл, куда двигаться? Разве что – вниз, к воде, идти же в остальных направлениях бесполезно, везде – земля, безвременная территория, настолько громадная, что время здесь валяется, как забытая или потерянная вещь, как старая фотография, как пустошь, или одна из тех ржавых конструкций, что населяют пустоши. В пустоши всё пустошь, какую гадость туда ни брось.
Утро, гипноз и влюблённость
Но Кристины не было! Чёрт! Её не было на первой паре! Я даже не понимал, радоваться этому или испытывать досаду. Её нет! В аудитории сидела куча народу; я несколько раз оглядывался по сторонам, вопреки тому, что нам надлежало беспрерывно вести коспект лекции… и её не было! Ну конечно, у неё есть дела поважнее учёбы. У неё своя жизнь. В отличие от меня, заморыша, у кого теперь к сидению дома прибавились занятия в университете. Где она, где! Конечно, она мне не нравится. Разумеется, я её не люблю. Но где она!? Я писал конспект, как телеграфная машина, словно мои руки напрямую воспринимали слова лектора, переводя их в письменную речь. Умозрительно слово которое тоже стоит внести в словарь я присутствовал в другом месте, в своеобразном зале ожидания, и все рейсы либо отменены, либо задержаны на неизвестный срок. Время вытянулось в дрожащую струну, что пронизывала царившую на паре тишину. Шорохи. Перешёптывания. Монотонный голос лектора. А Кристины всё нет. История.... история – один из способов самоидентификации. Неужели мы так сильно зависим от прошлого? Лучше не задаваться сейчас такими вопросами, иначе потеряю нить лекторской речи. Лучше вообще не задаваться никакими вопросами и принимать всё как есть. Чёрт возьми, он говорит без остановки, шутит, подтрунивает над теми, кто клюёт носом на паре. Как тут не уснуть, когда приходится тащиться сюда через полгорода? У меня самого глаза слипаются, а ещё только сорок минут прошло от начала пары. Преподаватель говорит так много, что я теряюсь, не зная, что именно стоит записывать, а что – нет. По словам других, конспектировать проще некуда: нужное пиши, ненужное не пиши. Легко сказать. В непрерывном потоке информации отделить необходимое от бесполезного довольно трудно, может, потому, что я школу не так давно закончил, а там, знаете, тебя не готовят к тому, что придётся самому отсеивать материал, разделяя зёрна и плевелы. Слишком много ответственности. Я барахтаюсь, как щенок, брошенный в воду, и вроде бы с грехом пополам дрежусь на плаву. Я в ступоре. Пишу как заведённый. Предмет исторического исследования. Отличие документов от источников. Высказывания современников. Релятивизация. Если подумать, история целиком – это гигантская выдумка. Имёна, даты, события. Единственная связь – судорожно выведенная в тетради линия, из которой можно угадать очертания отдельных букв, в остальном – аки арабская вязь, где эстетика перекрывает значение. И вот
