— Хоть бы уж ей жених поскорее нашелся! Бог бы с ней! а то покойна не будешь. Хоть бы сколько-нибудь приличный, чтобы хоть кусок хлеба верный имел.
— Может и найдется. Нынче которая помоложе да поветренее, той-то и счастье. Нынче скромная-то, солидная девушка век проживет так.
— Не отчаивайся, Анфиса, еще и твоя судьба не узнана. Еще успеешь выйти. Выходят и старше тебя, А мы с тобой еще не такие старухи. Дай-ка мне тут на столе мятные лепешки.
Я была глубоко оскорблена. Никогда чувство совершенного одиночества не овладевало мною так сильно, как в эту минуту.
Анфисе я во всю дорогу после этого разговора отвечала нехотя и раздражительно, хотя она и старалсь заговорить со мной.
V
По приезде домой мы нашли у себя гостя — веселого генерала. Татьяне Петровне доложили об этом, как только мы подъехали к крыльцу.
Тетка покраснела от удовольствия. Анфиса побледнела.
Гость нас не встретил, потому что спал после дороги.
Татьяна Петровна пошла тотчас же заняться своим туалетом. Мы с Анфисой отправились к себе наверх; комнаты наши были рядом. Анфиса была очень взволнованна и дрожащими руками принялась расчесывать свои жидкие волосы. Я, от нечего делать, наблюдала за ее туалетом.
Мне вдруг пришло желание подразнить и расшевелить Анфису Павловну; во мне еще не стихло негодование за ночной разговор.
— Я слышала, что вы говорили обо мне сегодня ночью с тетушкой, — сказала я.
— Вы, душенька, сердитесь на меня?
— Не за что сердиться; вы не виноваты, что у вас такие странные понятия. Только я вас предупреждаю: если вы будете вредить мне, перетолковывая по-своему мои поступки, я, в свою очередь, также буду примечать за вами при первом удобном случае.
— Нечего за мной примечать, ничего не заметите, — ответила она вспыхнув.
— А, испугались? — сказала я шутя, — Я сама знаю, что нечего за вами примечать. Какую неосторожность можете вы сделать? Вы так холодны и благоразумны, что не увле-четесь; сердце ваше высохло. Вы счастливы! Вы уже не можете любить, оттого от вас и удаляются мужчины. Это невольно чувствуется. Вы в этом сами сознались, говоря обо мне с Татьяной Петровной. Никто, поверьте, не выскажет вам ни своего горя, ни радости. Неужели вы думаете, что ко мне подходят и говорят только для того, чтоб волочиться? Нет, оттого, что чувствуют, что в молодом теплом сердце моем найдется участие и ответ на многое другое, кроме любви.
— Что же это, вы меня за деревяшку что ли считаете? — сказала она обижаясь. — Может быть, не меньше вас чувствую.
— Что вы чувствуете? Если бы вы чувствовали, вы не были бы так строги к другим. Что вы чувствуете? — вы готовы первая бросить камень не только в грешную, но даже в невинную сестру свою! разве так чувствуют?
— Да что это вы и в самом деле опрокинулись на меня? Что вы, Бог с вами! просто в прах втоптали! Господи помилуй! я этакой обиды ни от кого не видала.
— Я и не думаю обижать вас; я сужу по тому, что вижу. Неужели вы никогда не любили?
— Я об этаких глупостях и не думала.
— Вот видите, значит, и вас никто не любил. А вы еще хвастаете этим, да я бы и жить не желала, если бы меня никто не любил! Значит, я правду сказала.
— Что вы это только говорите — ужасти! До чего свет дойдет?!
— Да вот вы прожили больше половины вашей жизни, а были ли вы счастливы?
— Уж какое мое счастье! Не всякому дается счастье. Как кому судьба назначит.
— Чем вы вспомните вашу молодость?
— Полноте-ка, что вы привязались ко мне! Пойдемте лучше вниз. Как бы вы все знали, не то бы говорили!
— Тем хуже, если вы любили, чувствовали и не сделались добрее.
— А вот если вы еще будете придираться ко мне, право, скажу тетеньке.
— Я не боюсь. Я, пожалуй, при ней скажу то же самое.
— Да что это, Господи! не рехнулись ли вы?
Я засмеялась.
— Может быть, — отвечала я. — Да постойте на минутку: ведь ваш генерал тоже мужчина, так научите меня, как мне с ним говорить… да и нет? только?
— Мой! — сказала она, снова вспыхнув. — К чему вы его моим-то называете? это с чего?
— Я так сказала, без намерения; а кто знает, может, это предчувствие… Вам все и в картах жених выходит.
— Ах, душенька, погадайте-ка!
— Подите сперва пожалуйтесь на меня тетушке.
— Ну вот, мало ли что говорится в сердцах. Ведь я тоже человек, и вспылю. Вы ничего не знаете, а говорите. Вы думаете мне легко что ли бывает?
И у нее навернулись слезы.
— Ну вот то-то и есть.
— Что выходит?
— Свадьба.
— Полноте!
— Право.
— Ну, пойдемте, пора.
— Не влюбился бы в меня ваш гость, боюсь; ведь видите, какая я кокетка.
— Ну уж не беспокойтесь, видал он и красавиц на своем веку, его не удивите! Он кокетства ненавидит.
— Так я буду кокетничать, чтобы его отвратить от себя.
— Прекрасно! это сделает вам честь! Он будет над вами смеяться. Вы думаете, что это не грешно?
Генерал гостил у нас уже несколько дней. Татьяна Петровна и Анфиса были необыкновенно оживлены. Первая старалась угощать гостя, как можно лучше. После обеда, отдохнув, садились они втроем за карты.
Большую часть дня я сидела в своей комнате или гуляла. Татьяна Петровна не только не сердилась за это, но еще поощряла меня одобрительною улыбкою каждый раз, как я приходила к ним после продолжительного отсутствия. С Абрамом Иванычем мне почти не приходилось говорить.
— Что это вы, сударыня, не посидите с нами? — обратился он ко мне однажды, когда я вошла в комнату, где они играли, — или вам со стариками скучно?
— Какие же вы старики? — подхватила Анфиса Павловна.
— Да уж против нее-то старик… Где это вы изволили пропадать? — спросил он меня шутливо.
— В своей комнате.
— Чем же это вы занимались?
— Работала, потом читала.
— Романы все почитываете! молодые девушки живут романами: у них и в голове романы, и в жизни романы… Я думаю, воображение-то, воображение как работает! Ну что же, вы уж составили себе, этак, идеал какой-нибудь? Что он с усами, в мундире, с эполетами.
— Глупа будет, если станет составлять себе пустые идеалы; ей не надобно еще о них и думать в ее годы, — сказала Татьяна Петровна. — Я бы ей и книг-то не дала читать слишком серьезных для ее лет, да она еще у сестрицы начиталась.
— Пылкая головка! — сказал гость.
— Да! есть тот грешок. Мы и ветрены немножко, да и упрямства в нас немало.
— Одним словом, огонек! — сказал генерал и пристально посмотрел на меня.
— Отойди-ка, Генечка, от света, — сказала Татьяна Петеровна. — Вон сядь там на кресло. И она указала на место в простенке, за спиной у гостя.
— Как же, сударыня, я к вам этак буду спиной… Уж извините.
— Охота вам церемониться с ней, Абрам Иваныч, она еще гребенок.
Тут только заметила я, что Татьяна Петровна была одета наряднее обыкновенного; что чепчик на ней был новенький, с палевыми лентами; что хотя он был слишком легок и щеголеват для ее лет, а все-таки шел к ней; что черное шелковое платье с мантильей делало ее тоньше и стройнее обыкновенного; что со щек ее не сходил румянец и кожа на лице была белее прежнего; даже довольно заметные морщины около глаз будто исчезли.
Часто они втроем просиживали далеко за полночь, отпустив меня наверх; и в тишине в мою комнату, которая находилась над гостиной, доносились звуки разговора и громкий смех гостя. Иногда я еще не спала, когда Анфиса приходила к себе, и я слышала, что она часто вздыхала и даже плакала.
Однажды утром Степанида Ивановна разбудила меня следующими словами:
— Вставай, матушка, пора! Тетеньку проспала. Я не поняла ее.
— Как тетеньку проспала? — спросила я с изумлением.
— Да так. С новым дяденькой вас поздравляю. Тетенька сегодня изволили обвенчать-ся. Поехала к ранней обедне да и обвенчалась с Абрамом Иванычем.
Я подумала, что это мне видится во сне.
— Да извольте вставать, ведь я правду говорю. Из другой комнаты слышались рыдания.
— Вон Анфиса-то Павловна надсаждается! Она сама надеялась, да где же? куда ей генеральшей быть! уж наша-то настоящая генеральша, король-барыня! Только поздненько надумала замуж-то выйти. Ох, грехи людские! о душе бы лучше подумать…
Я была в совершенном недоумении и пошла проведать Анфису.
Она сидела, одетая в кисейное платье, и плакала.
— О чем вы плачете? — спросила я ее.
— Вот вам и гаданье! — вскричала она, — нагадали хорошо! Вот вам и свадьба! Радуйтесь!
— Да я беды еще не вижу.
— То-то, молоды вы! Теперь уж Татьяна Петровна не та будет, вспомните меня. Прежде у нее были вы да я на первом месте, а теперь уж ей не до нас, — теперь своя забота. До сих пор только ей надо было угождать, а теперь ей-то угодите да и дядюшке-то. Вот поживите, так увидите, что я правду говорю… Да что вы это не одеваетесь? Ведь сейчас приедут. Прислали человека из церкви, чтобы все приготовить. И дворня уж собралась поздравлять; вон все ждут у крыльца.
