хорошо. Они лежат на столе или в ящике стола где-то в канцелярии генерального прокурора.
Роланд издал непритворный смешок:
– Я под подозрением?
– Некая молодая турчанка…
– Но вы же напали на ее след до парома и потом проследили ее появление в нескольких отелях.
– Это могла быть ваша сообщница, путешествующая с ее паспортом.
– О, бога ради!
Браун уже не производил впечатление туповатого служаки, и поэтому Роланд, немного взволнованный, был склонен еще меньше ему верить, особенно когда тот перегнулся через стол и понизил голос:
– Я не разделяю их версию. Я на вашей стороне. За эти три года она с вами не связывалась, так?
– Только когда она поехала к родителям. Там, по их словам, произошел грандиозный скандал. Но кто моя сообщница? И зачем она мне? Это же глупо!
– Именно так я и сказал. В рамках расследования какой-то молодой да ранний сотрудник находит документы в кипе бумаг. Они и не должны были находиться в канцелярии генпрокурора. Приходит в возбуждение, бежит с ними к своему начальнику, которому тоже позарез нужно выслужиться. И потом…
– В возбуждение? – От негодования Роланд произнес это слово нараспев, словно на тирольский лад.
– Вся проблема в вашей записной книжке. – Он вынул из кармана пиджака блокнот. От этого движения его полицейская рация ожила, затрещала, и из нее забубнил далекий женский голос. Диспетчер рассылала патрульные машины к местам происшествий. Браун выключил рацию.
– Вот что их так всех возбудило… Где это… – Он перелистнул несколько страниц, откашлялся и прочитал монотонным голосом, каким полицейские любят зачитывать тексты документов. Словно это список.
– М-м… «Когда я положил этому конец, она не противилась… м-м… Когда убийство витало над всем миром… она была погребена… так, посмотрим… могильная земля в ее волосах… Она не уйдет. Не в то время, когда мне нужен покой…» О да, и вот это последнее… «Пусть остается мертвой».
Ну и что тут возразишь? Вот что происходит, когда твои личные записи читают идиоты. Роланд уронил подбородок на ладони и уставился в стол, на перевернутую газету, которую он читал до прихода Брауна. Простые люди целыми семьями пересекли венгерскую границу, пройдя сквозь раздвинутый забор из колючей проволоки, расступившийся перед ними, подобно Красному морю, и устремились из Венгрии в Австрию, чтобы попасть в Вену. Антисоветские демонстрации в Польше, Восточной Германии, Чехословакии. Миллионы стремились попасть в бескрайнее пространство свободы мысли. А здесь это пространство скукоживалось.
– Меня снова послали к вам, – продолжал Браун. – Это не моя инициатива. Они хотят знать, просто и без затей.
– Да?
– Местонахождение… мм… этой могилы.
– О, перестаньте!
– Ладно.
– Это не о моей жене.
– О другой даме, которую вы похоронили. – Детектив устало улыбнулся.
– Это не смешно. Речь шла о давнишнем романе. Я счел, что это дело давно в могиле. Но она снова стала меня преследовать. Вот и все.
Браун что-то писал в записной книжке.
– И как давно?
– С шестьдесят второго по шестьдесят четвертый.
– Имя?
– Я не помню.
– Вы с ней не общаетесь.
– Нет.
Детектив продолжал писать, а Роланд ждал. Думая о ее имени и не называя его, называя годы, подсчитывая общее количество лет, и это возымело свое действие. Он не нервничал, но чувствовал легкую путаницу в мыслях. Когда я положил этому конец. В простенькой короткой фразе уместилось очень много смысла. Через двадцать пять минут ему надо было идти за Лоуренсом в ясли. Освобождение, возвращение к обыденным повседневным заботам. Он уже начал думать, что переигрывает, слишком подчеркнуто реагирует на полицейского, взвинчивая себя. Не надо. Это же фарс. Его окружала крепостная стена его невиновности. Все мелкие представители закона и порядка давным-давно прославлены в нашей культуре шекспировским Догберри [75]. И этот визит можно было бы описать в искрометной повести, которую Роланд сочинил бы и потом рассказывал бы друзьям. Где-то в Западной Германии, между Гамбургом, Дюссельдорфом, Мюнхеном и Западным Берлином, Алиса занималась безоглядными поисками своей новой жизни. Могилы с ее останками просто не существовало. И зачем он только убеждал себя в этом?
Браун захлопнул записную книжку.
– Вот что я вам скажу. – Он словно собирался предложить ему лакомство. – Давайте быстренько осмотрим второй этаж.
Роланд пожал плечами и встал. Дойдя до лестницы, жестом предложил детективу подниматься первым.
Когда они добрались до тесной лестничной площадки второго этажа, Роланд спросил:
– Вы все еще с той дамой?
– Не-а. Вернулся к жене и детям. Стало лучше, чем раньше.
– Рад это слышать.
Когда Браун заглянул в детскую и скользнул взглядом по кроватке Лоуренса и стеганому пуховому одеялу с картинками из мультика «Паровозик Томас», Роланд спросил себя, отчего ответ детектива вдруг испортил ему настроение. Не от зависти. А скорее от необходимости усилий, прилагаемых в частной жизни, и попыток вести свой семейный кораблик верным курсом. Ради чего?
Они вошли в большую спальню. Браун мотнул головой в сторону письменного стола у окна.
– У вас эта штуковина?
– Текстовой редактор.
– Трудновато привыкнуть к нему.
– Иногда мне хочется шваркнуть им об стену, – заметил Роланд.
– Не возражаете? – Не дожидаясь ответа, Браун выдвинул верхний ящик комода с вырезанными на передней панели дубовыми листьями и желудями и оглядел сложенное там белье Алисы.
– Вот! – сказал Роланд. – Интимная одежда моей сообщницы.
Браун задвинул ящик.
– Думаете, она вернется?
– Нет.
Они спустились вниз, и детектив собрался уходить.
– Полагаю, сержант вам рассказал кое-какие новости. Нам ответили немцы. На это у них ушло полтора года. Они поговорили с ее отцом. Ничего. Ни следа. Если она пересекла границу около Хельмштедта и оттуда направилась в Берлин, то воспользовалась другим паспортом. Банки, уплата налогов, аренда – никаких следов.
– Существует огромный подпольный мир, – сказал Роланд. – Там легко затеряться.
Значит, Джейн не рассказала Генриху о приезде Алисы. Он открыл входную дверь. Движение на улице напоминало крысиный марафон. Робиния, прекрасно чувствовавшая себя в клубах выхлопных газов, уже вымахала выше шести метров. Стараясь перекрыть шум транспорта, он повысил голос:
– И что вы им скажете?
Браун аккуратно надевал фуражку, тщательно выравнивая ее на голове:
– Что вы женились на вольнолюбивой женщине, которая сделала ноги.
Он зашагал прочь, остановился и обернулся. Выйдя из дому, он наконец распрямил спину и, вытянувшись, встал как будто по стойке смирно – его форменный китель и особенно фуражка с козырьком и клетчатой лентой вдоль тульи придавали ему вид персонажа из романа о Руритании [76]. Ему бы следовало еще придать лицу строптивое выражение.
– Но мне могут не поверить! – крикнул он.
* * *
Роланд обдумывал его слова по дороге в ясли. Это было не просто избитое клише из детективного кино: хороший полицейский – плохой полицейский. У Брауна не было никакого резона защищать его от канцелярии генерального прокурора. В тот момент ему очень хотелось поговорить с кем-нибудь. С кем-то серьезным. Но когда речь пойдет про заметку в записной книжке, ему придется рассказать и о Мириам Корнелл. Все-все. Из всех его друзей в этом можно довериться только Дафне, но он не был готов поведать ей эту историю. Он вообще никогда никому ее больше не расскажет. Кроме того, она наверняка захочет дать ему практический совет, а он в нем не нуждался.
Они шли домой, держась за руки. Лоуренс нес разрисованный персонажами «Паровозика Томаса» ланч-бокс, в котором болтался огрызок яблока. Иногда во время таких прогулок Лоуренс хранил молчание. Но сегодня он скупо рассказал о событиях дня. Он играл со своей подружкой Амандой. Они по очереди поливали из лейки. Джеральд проплакал весь тихий час. В спальню вбежал большой черно-белый пес, и Лоуренс его погладил. Он не испугался пса, как Бишаро. Кто-то из воспитательниц назвал того по ошибке Ленни, и все засмеялись. В конце, помолчав, Лоуренс спросил:
– Папа, а что ты сегодня делал?
Роланд, все еще начинающий отец, но заботливый папа, нередко восхищался самим фактом существования сына, тем, как он бегал, думал, говорил, тем, как четко он произносил слова и с какими певучими интонациями и какая у него нежная кожа и мягкие волосы – о таких производители косметики могли только мечтать. Новая разумная жизнь выпрыгнула из двух слившихся клеток и потом ежедневно
