надо же! – не взялась за ручки кресла, не повезла меня, а дала мне самой крутить колеса из последних сил.
– Я просто еду кой-куда.
– Правда?
Она, кажется, забеспокоилась.
– Угу.
– В какое-то конкретное место?
– Подальше отсюда.
– К отцу Артуру?
Я не останавливалась.
– Нет. Он ушел, забыла?
– И куда ты едешь в таком случае?
– Да просто удираю, и всё.
– От своих рисунков?
– С маленьких похорон, которые вы мне там устроили.
Она промолчала, а я тем временем добралась до конца коридора и свернула за угол. Подъехала к двойным дверям. Новенькая Медсестра открыла их и пропустила меня.
Я повернула еще несколько раз – хотела заблудиться. Ведь если законно заблудиться, можно не возвращаться в Мэй-уорд, пока тебя не найдут. Сразу за лабораторией, где брали кровь, я увидела Элси с Уолтером. Оба в халатах, они неспешно шли рядышком. Уолтер опирался на ходунки, которых я раньше не замечала, – наверное, ему наконец прооперировали колено. Он чем-то насмешил Элси. До того, что она, хохоча, даже взяла его за предплечье. Смеясь, Элси становилась другой. Как будто она не та сдержанная дама, какой кажется. Не модный редактор французского журнала, а кто-то другой. Не такой чистенький. Механик, например.
Они свернули за угол (Уолтер – осторожными шажками), так меня и не заметив.
И я поблагодарила больницу, показавшую их мне.
На этот раз Марго была в пушистом лиловом свитере и окутала меня крепким объятием, встретив в Розовой комнате. Именно этого мне и хотелось. Потом она расчистила место на нашем столе и принялась рисовать. Тончайшими слоями акварели – оранжевой, красной, желтой – Марго заполняла коктейльный бокал на длинной ножке, пока его содержимое не сделалось таким ярким – хоть пей.
Мальорка, август 1980 года
Марго Джеймс 49 лет
Я ни разу по-настоящему не была в отпуске, и Хамфри тоже. Но планов на медовый месяц мы не строили, пока его сестра не посоветовала отель на Мальорке, заметив, что нам обоим пора погреться на солнышке.
Мы там, как говорится, совсем не вписывались. Люди у бассейна прекрасно знали, что делать, – полотенца на шезлонгах раскладывали еще до того, как мы спускались в столовую позавтракать. Они заказывали по три напитка сразу, чтобы по полной использовать систему “все включено”. Вовремя перетаскивали шезлонги к другому краю бассейна, чтобы по полной использовать дневное солнце.
До чего же забавно было наблюдать, как Хамфри справляется с мыслительной задачей, заключавшейся в отсутствии каких-либо мыслительных задач, имея при себе лишь шпионский роман, который я купила ему в букинистическом магазине, и многие часы безделья в перспективе. Я лежала на солнце, и нечто давно затвердевшее внутри меня понемногу размягчалось, а он тем временем безуспешно пытался как-то освоиться, чем-то развлечься.
В первый день в очереди за обедом Хамфри спросил какого-то незнакомца, хороша ли, по его мнению, обсерватория в Веллингтоне.
– Без понятия, брат, – ответил тот. – Веллингтоны не ношу.
А в первый вечер мы решили опробовать гостиничный бар. Поздний бриз развеял дневную жару, и если бы не люди, заполонившие веранду бара, и не гостиничные музыканты, кое-как исполнявшие “Не плачь по мне, Аргентина!” на сцене, залитой резким светом, мы, наверное, услышали бы, как стрекочут кузнечики и колышется море.
Приветливая парочка поинтересовалась, свободны ли два стула у нашего столика. Уже не помню их имен – пусть будут Том и Сью. Хамфри махнул рукой – забирайте! – но они вместо этого уселись за столик вместе с нами. Ко всеобщему ужасу.
– А дети у вас есть? – спросила Сью. Мы поболтали немного (перекрикивая очень загорелого туриста, горлопанившего – превосходно, надо сказать, – “Рожден, чтобы жить”), и лед между нами начал таять.
Я уже открыла рот, чтобы рассказать Сью, почему нет, у нас с Хамфри нет детей – версию для чужих, но тут он меня опередил.
– О да! – сказал он.
У меня челюсть отвисла.
– Девочки, – добавил Хамфри, – две девочки.
Том со Сью поохали и поахали, как и надлежит в таких случаях.
Я стала потягивать коктейль, давая всем понять, что в ближайшее время ничего говорить не собираюсь.
– Как их зовут?
– Бетт и Мэрилин, – ответил Хамфри, и я чуть не уронила яркий коктейль, который заказала нечаянно вместо апельсинового сока, пытаясь говорить по-испански.
– Необычные какие имена! – заметила Сью.
– Мы оба киноманы, – объяснил Хамфри, подняв руки вверх, будто застигнутый на месте преступления.
И хотя я всячески пыталась донести до него мысль “хватит делать вид, что наши куры – дети”, Хамфри положил руку мне на колено и улыбнулся Тому, интересовавшемуся, сколько же лет нашим дочерям Бетт и Мэрилин.
– По восемь, – ответил Хамфри.
– Так они двойняшки? – оживилась Сью.
– Ну, появились они одновременно! – рассмеялся Хамфри.
– Двойняшки – это здорово! – сказала Сью. – У моей бабушки была двойня. Это, говорят, через поколение случается, так что, заведи мы детей, и у нас, может, родились бы двойняшки.
Сью взглянула на Тома с такой надеждой – больно было смотреть.
– Хлопот, наверное, не оберешься. – Том глотнул водянистого пива.
– Нам с ними повезло! – В глазах у Хамфри загорелся огонек, всегда означавший лишь одно: он очень собой доволен. – Накормишь, напоишь – они и довольны.
Я отхлебнула еще коктейля.
– Но девчонки! Все, небось, розовенькое, – заметил Том.
– Только не у нас. Бетт и Мэрилин целыми днями на улице, – возразил Хамфри. – Хоть кое в чем они неисправимы – всюду клювики суют, правда, Марго?
Фруктовый алкоголь брызнул у меня изо рта прямо на стол, растекся лужицами по столешнице из белого пластика. Я стала извиняться, Сью – промокать извергшийся коктейль салфеточкой. Том встревоженно наблюдал за происходящим.
А Хамфри, сверкнув глазами, спросил:
– Не в то горло попало?
– Тебя мучают боли, Ленни?
Дерек боялся честного ответа – глаза его выдали. Но честной быть я не собиралась, так что ему повезло.
– Нет, – я села, изо всех сил стараясь не морщиться от боли.
– Я на днях разговаривал с одной женщиной, она дочь потеряла из-за…
Он никак не мог подыскать слова и в конце концов просто указал на меня, развернув руку ладонью вверх. Из-за той штуковины, которая у Ленни. Какой-то там. Приятно было, что назвать это в моем присутствии он не осмелился.
– Она сказала, что дочь очень страдала от боли ближе к…
Эту фразу Дерек тоже окончил жестом, а потом, уронив руку, печально шлепнул ею о колено. Даже он понял, что, вероятно, не очень-то утешил меня сегодня, сделав эвфемизмом смерти в нашем разговоре.
– В
