class="p1">– Да-да, конечно. Но давай еще хотя бы недельку…
– Ага. А потом еще недельку, да? Или вообще квартиру тут купим. Я уже всех дежурных на ресепшене наизусть знаю, всех официанток в окрестных кафе, с нами полицейские патрульные здороваются!
– Да что в этом плохого?
– Я… я боюсь.
– Боишься? Чего?
Аля помотала головой и хлюпнула носом.
Гест почти испугался. И от отчаяния принялся рассказывать о своих дорожных приключениях: о заваленной дороге, о Гале, о том, как сидел на террасе кафе, как искал другое кафе с вай-фаем, как выбирал маршрут из Праги в Зальцбург, как в автобусе ему приснились львы…
– А уже здесь такие два колоритных персонажа попались – даже не знаю, почему сразу тебе не рассказал. На радостях, наверное, забыл. Сперва дикий совершенно юноша, зоозащитник, что ли. Про каких-то тюленей говорил, листовку совал – ну и денег просил, конечно. Да это бы ладно, но он, представляешь, даже наушники не снимал. Может, чтобы возражений своих жертв не слышать? Я вправо, и он вправо, я влево, и он влево. Еле ушел, ей-богу. И тут, уже на улице, хватает меня старуха. Тоже такая… впечатляющая. Вся в черном, но не арабка, а скорее сицилианская вдова. Да, черная юбка, черная блуза, черная мантилья, черные кружевные перчатки без пальцев.
– Митенки, – без всякого выражения подсказала Аля.
– Перчатки-то? Ну, может быть, не знаю, как ваши дамские штучки называются. Вот ее я даже послушал, она твердила, что я за птицей гонюсь. А я же в самом деле гнался, только птица – и не птица вовсе. Тоже, в общем, верно. – Гест притянул Алю к себе, чмокнул в теплую макушку, прижал покрепче, засмеялся от удовольствия.
Но Аля не смеялась. Пока он рассказывал, глаза ее все сильнее темнели, она даже губу прикусила.
– Аля! Черепашка! Что с тобой?
Она помотала головой:
– А ты еще удивляешься, почему я боюсь. Этот, с листовками, так на вокзале и остался, ты не обратил внимания?
– Да вроде бы. Он там ко всем приставал. Да можно сходить проверить, такие типы годами на одном месте пасутся.
– Нет-нет. За тобой он не шел?
– Да нет же!
– А эту… старуху ты больше не видел?
– Нет. Такую бы я точно заметил.
– А если бы она переоделась?
– Ну… если бы переоделась… Погоди, ты хочешь сказать, что это – не случайности?
– Не знаю. Не хочу. Но…
– Да кому я нужен? – И тут же в голове у него мелькнула мысль, что тот же Бонд наверняка рвет и мечет из-за его «смерти». Как же, добыча уже трепыхалась в руках и вдруг ускользнула! Но вряд ли можно предположить, что Бонд терпеливо разыскивал ускользнувшую неведомо куда жертву почти полгода. Совершенно нерационально. Тем более глупо думать, что вся Европа наводнена бондовскими агентами. – Никто не знает, что я жив, – как мог твердо возразил он. И повторил: – Никто, – хотя это было не совсем правдой. Дим – знал. Но заподозрить в чем-то Дима было еще более немыслимо, чем… Чем – что?
– Зато я… – Аля сощурилась и стиснула губы, как от внезапной боли.
– Что – ты?
– Они меня ищут.
– Да кто – они?
– Точнее он.
– Кто?
– Бонд.
– Ты-то ему с какого перепугу сдалась? Он про тебя и не знает ничего.
– Знает.
– Да что такое? Откуда он может о тебе знать?
Она замотала головой, спрятала лицо в сгиб локтя. Валентину показалось, что он слышит сдавленные рыдания.
– Аль, если тебе неприятно, можешь не говорить ничего. Только не плачь, пожалуйста.
– Нет, – она решительно встряхнула головой, – надо сказать. Давно надо было. Я боялась… Боялась, что ты подумаешь… что я… Надеялась, что не придется… А получается, что… Я скотина. Маленькая лживая скотина.
– Так. Ну все. Не хочу знать, чего ты мне там такого ужасного не рассказала. Было – и прошло.
– Если бы! Если бы прошло… – Она молчала не меньше минуты, потом, набычась и сузив глаза, сказала, как выплюнула: – Он мой отец.
– Кто? – Гест и в самом деле не понял, о чем она.
– Бонд. Моя фамилия Бондаренко. И после школы я несколько лет жила у него. Потом в своей квартире, не подумай, я сама ее купила, я неплохой разработчик, и платили мне неплохо, я у него деньги старалась не брать, разве что по мелочи, когда никак не получалось отказаться… Но все равно… мы виделись. Ему очень нравилось, что у него дочка – умница-красавица. А теперь я… сбежала. Думаешь, он из тех, кто такое без внимания оставит?
– Веселые дела…
– Ты теперь меня бросишь?
– С ума сошла?! Просто все это… неожиданно. Надо, чтоб в голове как-то улеглось.
– Я потому и не говорила, что боялась: ты… ты… ты подумаешь, что я… я действительно маленькая лживая скотина, но мне не хотелось, чтобы ты так думал!
– Так ты специально со мной познакомилась? – Гест сам не понял, как из его губ вырвался этот вопрос. Довольно-таки подлый, если вдуматься.
Но Аля словно бы лишь испугалась еще больше:
– Что ты! Я на Бабушкина сама случайно оказалась, а тебя только в кафе разглядела, да и то не особенно… Ты, конечно, в Питере человек известный, но мало ли кто на кого похож. Сомневалась. Потому что очень уж странное совпадение. Я как раз перед тем слышала, как Бонд с кем-то разговаривал. Довольный такой. Говорил, что грузы Геста идут как по маслу, практически без досмотра. И объемы большие, слона можно спрятать, не то что… по-моему, они про наркоту говорили… И на следующий день мы с тобой столкнулись. Питер, конечно, маленький город, но совпадение невероятное.
Ни в какие совпадения Гест не верил. Зато верил в судьбу.
Аля была – судьба, он ни на мгновение в том не усомнился.
Но, когда она отправилась в душ, полез в ее рюкзачок. Паспорт лежал в боковом кармане…
Зачем, вот зачем он это делает? Нехорошо. Стыдно. Но рука словно сама скользнула в кармашек рюкзачка… Паспорт… Бондаренко Алевтина Евгеньевна. Надо же, и фамилия, и отчество… Получалось, что дочку Бонд признал официально. Может, и женат был… Или и сейчас женат. Хотя какая разница? То есть Аля сказала правду. И? Она сама его боится!
Единственное, что его слегка удивило, это год рождения. Он-то думал, Але лет двадцать, не больше. Выглядела она и вовсе как подросток. Оказалось – двадцать семь, паспорт выдан два года назад. Ну да, она же не говорила, что учится, это он сам выдумал.
Когда Аля появилась в дверях ванной комнаты, паспорт уже
