переговариваются, словно гадая, кто перед ними – настоящая знаменитость или двойник. Гари начинает следующую песню, глядя на стайку школьниц, что-то обсуждающих. Вот одна засмеялась, помотала головой, и все они уходят. Нынче до черта развелось двойников – скверных певцов, которые под видом знаменитостей выступают в дешевых барах. Народ понимает, что видит липу, но никого это не заботит, если можно подпевать шлягерам, разглядывая подражателя, похожего на Аарона Квока, Джеки Чуна или Селину из группы О. Н. А. [51]
Говорят, в Китае властвуют двойники. Есть двойники даже Мао Цзэдуна, и потому двойником Гари никого не удивишь.
Три дня назад в половине третьего ночи пришло голосовое сообщение от агента, записанное одышливой скороговоркой на фоне тяжелых басовых ритмов, доносившихся, видимо, из ночного клуба. «Есть работа, мелочь, но все же лучше, чем ничего. Начинай восстанавливать свой образ, будь ближе к народу. Вызови сочувствие. Волосы не укладывай, оденься попроще: джинсы, майка, чистые кроссовки. Простота и невинность, понял? Все как раньше, когда ты только начинал. Я организую минусовку и танцоров. Просто объявись и делай свое дело».
Гари вымыл голову и, отказавшись от укладки, оделся неброско. Машина везла его по магистралям, пролегавшим меж абсолютно симметричных жилых кварталов, обесцвеченных смогом. На выезде из города стояли однотипные коробки отелей для бизнесменов и приземистые офисные здания с окнами из синего зеркального стекла. Судя по вывескам фабрик – «Электрическая компания Вечный свет, Наньсян», «Цементный завод Аполлон, Цзядин», «Квартал № 1, Друг легкой промышленности», – Шанхай остался позади. Наконец добрались до места назначения – торгового центра «Зеленый лист», об открытии которого извещала афиша, сулившая «выступление таинственного гостя».
– Это все еще Шанхай? – спросил Гари водителя.
– Вообще-то мы уже в провинции Цзянсу.
В зале Гари пробирался меж рабочих, спешно доводивших до ума не вполне завершенную стройку. Грохот молотков, вой дрелей и шлифовальных машин заглушали лившуюся из динамиков музыку. Гари старался не вспоминать о том, что всего год назад выступал перед пятнадцатью тысячами зрителей в «Тайбэй-Арене».
Акцентированный финал первого куплета – реплика на выход подтанцовки. Гари вновь обеспокоен, что кордебалет не уместится на этой хлипкой сцене. Сюда не втиснется и половина группы из двадцати четырех танцоров, работавших с ним на последнем концерте в Ухане. Прикрыв глаза, Гари выпевает первые ноты припева, улавливает движение за своей спиной и, улыбаясь, разворачивается, чтобы приветствовать появившихся танцоров. На сцене всего две девушки в одинаковых нарядах – черные брюки и расшитые блестками красные блузы навыпуск, к рукавам приторочены подобия перьев. Взмахивая этими «крыльями», девицы неловко кружат на тесном пятачке сцены.
Гари поворачивается к публике. Воздух густо пропитан лаком, растворителем, клеем, к музыкальному сопровождению добавляются вой электропилы, вгрызающейся в фанеру, прерывистый рев дрели и дробный перестук молотков. К торговому залу примыкает огромный ресторан. «Острое жаркое “Красный петух”. Осмелишься???» Повсюду плакаты с изображением петуха, меж расставленных ног которого три красных перца чили. У входа в ресторан детская площадка с батутом и пластмассовыми качелями. Кое-кто из ресторанного персонала вышел посмотреть представление. Красно-черная униформа официантов неотличима от костюмов подтанцовки. Гари вновь поворачивается к девушкам и аплодирует им с преувеличенным жаром. На заднике сцены большой плакат: «“Красный петух” приглашает в торговый центр “Зеленый лист”».
Удивительно, как Гари не заметил его прежде.
Нужно закончить припев, потом исполнить еще две песни. Такой уговор. Что ж, он с этим справится, он настоящий профессионал. Некоторые зрители покачиваются в такт музыке, женщина с ребенком на руках пританцовывает, переступая мелкими шажками. Гари закрывает глаза, предоставляя голосу делать свою работу, а мыслям – перенестись к предстоящему вечернему разговору с Фиби. Хорошо бы рассказать ей об этом нелепом и даже унизительном концерте, но нельзя. Он просто скажет, что провел трудный день и потерял лицо. Ничего страшного, продолжит он весело, есть планы сменить работу. Пойти иным жизненным путем. Вести, как и ты, спокойную жизнь, занимаясь тем, что доставляет радость. Блестящая карьера и жгучие амбиции не принесут счастья. Нужно следовать твоему примеру. Твое воздействие благотворно.
Жидкие аплодисменты публики не в силах перекрыть шум стройки. Гари ждет фонограмму следующей песни, приближающей конец его мучений, но что-то не ладится с аппаратурой. Слышна ругань звукооператора, пытающегося устранить неисправность: «Черт бы побрал эту дешевую технику!» Танцовщицы застыли в финальной мизансцене предыдущей песни: стойка на одном колене, руки-крылья раскинуты, наклеенные улыбки.
Пока Гари мается на сцене, публика потихоньку расходится. Официанты, немного постояв, возвращаются в ресторан. Гари ждет и ждет, хотя опыт ему подсказывает, что поломка серьезная, музыки не будет. Но он профессионал и должен закончить свое дело. Гари подносит микрофон к губам и начинает петь а капелла, голос его соперничает с шумом строительных работ.
16
天有不测风云
Остерегайся грома среди ясного неба
Инхой раздумывала над тем, что сказал Уолтер, мол, банковская ссуда – это знак уважения. Поначалу мысль показалась странной, но постепенно она осознала ее истинность: положение человека в обществе измеряется доверием и уважением банкиров, а вклад его на благо людей не имеет значения. Наверное, отец был прав, говоря, что она никогда не поймет, как работают деньги.
Готовя досье для собеседования в банке, Инхой думала о том, что всю свою жизнь отец завоевывал уважение. Для него деньги играли второстепенную роль, теперь это ясно, несмотря на шум, поднятый прессой после его смерти. Инхой не смогла вынести всего, что о нем говорилось, и вскоре после похорон сбежала сначала в Сингапур, показавшийся недостаточно далеким от дома, затем в Гонконг, но там было слишком одиноко, и, наконец, в Шанхай, где риск встретить кого-то из родных мест был минимален.
Как у всех, кто добивается публичного уважения, отец придавал особое значение осмотрительности. Это свойство он старался привить дочери, которая уже с юных лет проявляла благоразумие. Как все бедняки, пробившиеся в средний класс, отец всегда был осторожен; как все выходцы из среднего класса, Инхой желала чего-нибудь иного. Но в целом она была более или менее послушна, почтительна и хорошо училась в школе. Инхой помогала матери на кухне, ходила с ней на рынок, где та наставляла ее в бережливости, еще одной добродетели, ценимой пробившимися в средний класс. Потом отец достиг министерского поста, на котором и окончил свою жизнь, но и тогда семья продолжала жить в благочестивой умеренности, словно подчеркивая этим свое обездоленное сельское происхождение перед лицом нынешнего растущего городского благосостояния.
Главной витриной экономности были продуманные ужины: по будням пять-шесть блюд для трех членов семьи и вдвое больше по воскресеньям для нескольких
