к своей груди.
– Мэгги Брайтвелл! Я люблю тебя с тех пор, когда и не знал, что такое любовь!
Всхлипнув, я спрятала лицо у него на груди.
– И что теперь?
– Голосую, чтобы мы как можно скорее начали наверстывать упущенное.
– Единогласно, – улыбнувшись ему в рубашку, отозвалась я.
Помолчав, он спросил:
– Ладно, раз с этим мы разобрались… Что ты думаешь насчет твоего отца и Кармеллы? У меня просто дар речи пропал, когда я узнал.
«Они разбили мне сердце», – едва не ответила я. Но вдруг задумалась, почему так отреагировала.
– Понимаешь, я как будто только сейчас ощутила это горе. Осознала, что мама пропала. Я никогда не позволяла себе верить, что она не вернется, а теперь столкнулась с горькой правдой. Это очень больно…
– Так часто бывает с людьми, чьих близких унесло море, – мягко сказал Донован. – Называется «неоднозначная потеря». Ведь физически мы не видели их мертвыми, потому и трудно осознать, что их уже нет. Классические стадии принятия горя не работают.
Я догадалась, что он уже объяснял это людям раньше, и мне стало больно от того, сколько трагедий ему пришлось вынести.
– Теперь я понимаю, что в последние несколько месяцев, видя, как отчаянно я цепляюсь за прошлое и за маму, отец пытался аккуратно вернуть меня в реальность. Нужно перестать надеяться, потому что она не вернется. Она не вернется.
Я должна была посмотреть правде в глаза, принять свои страхи, научиться жить с этим горем. Только так я смогу пойти дальше: начать жить не ее, а своей жизнью.
Донован, влажно блестя глазами, наклонился и поцеловал меня в лоб.
– Мне так жаль…
Я прерывисто выдохнула.
– Я хочу, чтобы папа был счастлив. И Кармелла тоже. Я их обоих люблю. И мне ужасно неловко, что ему пришлось все от меня скрывать. Но я понимаю, почему он так поступил. Правда, понимаю. Я была не готова.
– А сейчас?
Я грустно улыбнулась:
– Сейчас чуть больше.
Доски пирса под нами задрожали, и я обернулась через плечо. К нам спешил мой отец.
– Оставлю вас вдвоем. – Донован вскочил на ноги. – Но когда закончите, я буду тебя ждать.
Я схватила его за руку:
– Окажешь мне услугу?
– Все что угодно.
Я взглянула на скатов.
– Я не хочу больше бояться воды. Ты возьмешь меня с собой в море, когда купишь лодку?
– Слушай, – улыбнулся Донован, – да я тебя куда угодно отвезу! Только не туда, где обитают осьминоги. На этом стоп. В конце концов, у меня есть гордость. – Он прижал меня к себе и поцеловал в лоб. – А впрочем, ладно. Я тебя и к осьминогам отвезу, если скажешь. Я все для тебя сделаю, Мэгги!
«Может, тогда попросить его взять на лодку капкейки с кремом и персиками?» – подумала я. Потому что в голове у меня вдруг раздался голос Грозного Элдриджа, вещающего про сладость в награду.
Донован ушел, а я встала и оперлась о парапет. Ноги болели, кожу на шее и руках щипало от солнца. Впервые за долгое время у меня нисколечко не болела голова.
Я избавилась от многого из того, что давно меня угнетало.
Отпустила прошлое.
Отец подошел ближе, и в воздухе что-то переменилось.
– Прости, Мэгги-сорока! – начал он. – Прости, что не рассказал тебе про нас с Кармеллой. Я должен был.
– Скажи ты мне несколько месяцев назад, не знаю, как бы я отреагировала. Но точно так себе. Меня нужно было к этому подготовить, что ты и сделал.
– Я должен был найти человека, который смог бы с тобой поговорить, когда мама пропала. Ведь я понимал, что с тобой происходит. Ты боялась уезжать из города, боялась потерять любимых людей. Боялась так сильно, что цеплялась за них все крепче. Но я ничего не сделал. Потому что, заговори об этом ты, пришлось бы и мне. А это значило бы вытащить на свет ту пустоту, что я так старательно заполнял всякой всячиной. Прости, что подвел тебя!
– Ты меня не подвел. Думаю, каждый из нас просто справлялся как мог. Мы и сейчас справляемся как можем. И, наверное, будем до конца жизни.
– Это точно… – Папа сжал левой рукой висевшую на шее монетку в один пенни.
Обручального кольца на его пальце так и не было, но на загорелой коже еще оставалась белая полоска. В груди сдавило, и я сказала себе, что мне нужно просто прожить эти эмоции. От отрицания, первой стадии горя, перейти сразу к принятию, последней стадии, невозможно. Всем известно, что на этот процесс уходит много времени, а со мной это должно было произойти много лет назад.
– И что теперь? – спросила я. – Как у вас с Кармеллой?
– Мы хотим жить вместе. Решили занять старый дом Кендрика, что стоит дальше по берегу. Отремонтируем его, сделаем все по нашему вкусу. Построим этот дом вместе.
Это было больно. Больно осознавать, что папино новое приключение не связано с мамой. Но ему в жизни выпало достаточно горя. Лишь бы он был счастлив с Кармеллой! А остальное неважно.
– Я так понимаю, поэтому ты и затеял дворовую распродажу?
– Решил начать с чистого листа.
– Но ведь ты любишь свои сокровища!
– Кармеллу я люблю больше, – ответил папа. – Мы теперь вместе, и дыру в жизни больше заполнять не нужно.
Я с трудом сглотнула.
– А в ту ночь, когда тебя застали на улице в подштанниках, ты правда ходил во сне?
– Нет, – ухмыльнулся он. – Я ночевал у Кармеллы. Поздно вечером услышал шум снаружи. Вышел посмотреть, а замок захлопнулся. Она уже спала, дверь на стук не открыла, и я решил тихонько пробраться домой.
Представив себе эту сцену, я невольно улыбнулась.
– Надо было тогда тебе о нас рассказать, – добавил он. – Но я боялся твоей реакции.
Я снова сглотнула комок в горле.
– Я хочу жениться на ней, Мэгги-сорока. Вот почему я ходил к поверенному по наследству.
Я согнулась под тяжестью его слов. Технически отец был все еще женат, ведь маму официально мертвой не объявляли. Раз он хочет жениться, нужно это уладить; поверенный по наследству подаст прошение в суд.
Я посмотрела на раскинувшийся до горизонта залив. Вдалеке рассекала воду яхта с радужными парусами, пестревшими на фоне серого неба. Хотелось сказать отцу, как я счастлива, что он снова нашел любовь, но я не могла выдавить из себя ни слова. Может, смогу завтра, когда мне уже не будет так больно.
– Время пришло, – тихо сказала я.
Он кивнул, смаргивая слезы. И, наконец, спросил:
– А ты как? Что теперь? Все еще хочешь выкупить кофейню?
– Банк отказал мне в кредите.
Отец облокотился на перила, сложил руки вместе и уставился на скатов.
– Значит, все?
– Я так просто не сдамся. Придумаю что-нибудь другое. Делейни говорила, что, если мне понадобится помощь, она готова вложить деньги в мой бизнес. Возможно, поймаю ее на слове.
– Ты на это пойдешь? Возьмешь инвестора?
Я не могла оторвать глаз от круживших у пирса скатов.
– Я люблю эту кофейню. Она моя, и я сделаю все, что потребуется, чтобы ее сохранить.
Папины глаза потемнели, губы скривились, на переносице залегли морщины. Справившись с эмоциями, он улыбнулся: сначала через силу, но вскоре уже сиял во все тридцать два зуба.
– Я понял. Понял.
– Ты специально подложил мамин блокнот в кладовку, чтобы я его нашла? – догадалась я.
Его глаза блеснули.
– Я нашел его в сарае и решил показать тебе, что кофейня не была маминой голубой мечтой. Она открыла ее скорее для прикола. Ради очередного приключения. И такой, как сейчас, она стала… не благодаря ей. А благодаря твоему труду. Твоей преданности.
Мои глаза снова наполнились слезами. Скаты наконец оставили пирс и поплыли на восток, плавно скользя в воде. Мне хотелось попросить их остаться, но я знала, что они должны двигаться дальше.
Папа обнял меня одной рукой.
– Кстати, отличные новости! Продавец кофейни снизил цену. И даже готов сам доплатить, лишь бы она попала в хорошие руки.
От радости отец всегда сиял так, что я не могла не улыбнуться. Как же сильно я
