ложками по тарелкам стучать будут, а ты тут, — сказала заведующая. Снизу вверх окинула взглядом Николая. Хлопнула сердито дверью.
— Я побегу, — сказала Валя, — а то уволит меня. Приходите вечером на аллею. Сразу после ужина.
— Обязательно приду, — улыбнулся Николай.
Прошло одиннадцать дней, а видимых улучшений не замечалось. Николай и прислушивался, и приглядывался к своей своенравной ноге, но ничего особенного не отмечал. Бывало, кольнет что-то в стопе, засвербит, и сразу мысль: «Пробило! Пошел процесс!» Но скоро становится, как и прежде. Онемение пальцев, боль в пятке. Доктор молчит, водит бровями по лбу, кривит рот, ничего толкового не говорит, кроме своего: подождем еще.
Одна отрада — встречи с Валей. Николай ждет ее на скамье в аллее, она спешит, издали улыбаясь и помахивая рукой. Разговоры простые, но для него неутомительные. Часто он смеется, не выказывая этого смеха, над наивными рассуждениями девушки, не расставшейся пока с детством.
Как-то при разговоре Николай рассказал ей о неудачном лечении с помощью мумиё, на которое были большие надежды.
— Может, просроченное оно? — выдвинула предположение Валя о качестве лечебного средства. — Пока добывали, потом неизвестно как оно хранилось; может, разбавили чем? — И пообещала спросить у одного отдыхающего за одиннадцатым столиком. — Он, наверное, киргиз, лицо у него такое… круглое совсем, — очертила она в воздухе круг. — Спрошу, какое оно, настоящее мумиё, сколько стоит в Киргизии? — Спросила, оказалось, что киргиз за одиннадцатым столиком вовсе не киргиз, а бурят, о мумиё слышал, но не видел.
— У моей подруги в Киргизии живет сестра, мы ей напишем, и она нам вышлет хорошее мумиё, — заверила Николая добрая фея.
За пять дней до окончания путевки сделали новый снимок. Врач, изучая его, с нескрываемой радостью заявил:
— Ну вот! Повезло всё же тебе, летун! Поры и пустоты заполняются, а наросты рассасываются.
Николай не мог скрыть радости.
— Продолжайте лечение в той же манере, мумиё применяйте только то, что я вам дам. Имейте в виду, что мошенники продают за меньшие деньги, но в том гудроне только запах мумиё. Не рискуйте. — Доктор пристально посмотрел на Николая.
Деньги Николаю выслал начальник штаба полка майор Гзиришвили, но они где-то задержались. Доктор, не раздумывая, отдал мумиё Николаю, рассказал и показал, как его приготовить для употребления. Николай написал расписку на имя Вали на получение перевода, если он будет, заверил ее в администрации санатория и, таким образом, скрепил ниточку связи с девушкой, ставшей ему самым близким человеком.
В аэропорту Симферополя провожала Николая Валя. Она отпросилась у заведующей, заверив, что за нее поработает подружка, Анфиса.
Заведующая посмотрела нехорошим взглядом на боящуюся отказа девчушку, хмыкнула:
— Разрешаю. Потом отработаешь.
До регистрации час времени. Только час! Целый час! В этот час надо вложить все, что крайне необходимо: любовь, надежду, горечь расставания, радость предстоящей встречи…
— Вот, Валюша, и пришло время расставаться, — глядя на съежившуюся девчушку, похожую на беззащитного воробушка выпавшего из гнезда, сказал Николай. — Мне было хорошо с тобой, и в этом нет ничего удивительного. Ты замечательный человек, я всегда буду тебя вспоминать — знай это. Будет желание — напиши, адрес мой у тебя есть.
Валя часто заморгала, глаза ее наполнились слезами, она хотела что-то сказать, но не смогла, и уткнулась лицом ему в грудь. Послышались частые всхлипывания.
— Все будет хорошо! — сказал Николай. Расшифровывать это «хорошо» он не стал, потому что и сам толком не знал в подробностях этого «хорошо». То ли пройдет время и все сотрется из памяти, то ли что-то он предпримет, и они снова будут вместе, то ли само придет откуда-то это хорошее…
Объявили посадку. Николай посмотрел в глаза девушки и, кроме страданий, ничего в них не увидел. «Бог ты мой, как отзывчивы эти бедняжки на любовь, подумал он, и как часто обманываются!»
— Спасибо тебе за все, — сказал он, покашливая. — Не поминай лихом!
Прижал голову девушки к своей груди и нежно, по-отечески, погладил ее, а потом поцеловал в губы. Ушел, не обернувшись.
Самолет вырулил на полосу, долго стоял, раздумывая, лететь ли ему или вернуться и высадить тех пассажиров, которых что-то очень важное соединяет с этой землей. Наконец взревели двигатели, убыстряя бег, самолет покатился, оторвался от земли, с малым наклоном на правое крыло отдалялся от моря…
Горшего дня для Вали в ее жизни еще не бывало…
С утра нездоровилось, а к концу дня и совсем занемог Валентин Михайлович. Ничего вроде не болит, чтобы грешить на какой-то орган, но все не то, все не так. Голова тяжелая, давит в висках, появился шум в левом ухе, раньше этого он не замечал. Главное — все стало безразличным. Елена Сергеевна заметила перемены в настроении мужа, но спрашивать об этом не стала, боясь напоминания о возрасте, о не совсем приятных событиях в стране.
«Утро вечера мудренее, — подумала она. — Утром он будет другим. Такое с нами уже бывало».
После ужина Валентин Михайлович ушел к себе в комнату, взял первую попавшуюся на глаза книгу, ею оказались рассказы Чехова, и лег на диван. Раскрыл книгу на средине, там оказался рассказ «Невеста».
«Странно, но этого рассказа я не знаю, — удивился Валентин Михайлович. — Или память уже отшибло? Мне казалось, все его повести и рассказы читал, а тут… Может, какой малозначащий, для полноты книги, выскребли наши печатники?»
Как все у Чехова, этот рассказ был прекрасен, и скоро Валентин Михайлович забыл о своем дурном настроении. Прекрасен язык, прекрасное описание природы и быта маленького российского городишки, в котором пахнет весной и слышатся теплыми тихими вечерами далекие голоса проснувшихся лягушек. Родственник Саша, приехавший в гости из Москвы, видит жизнь иначе, чем все другие обитатели дома… Ему такая жизнь кажется напрасной…
«Напрасная жизнь? — отложил в сторону книгу Валентин Михайлович. — Напрасная жизнь в провинциальном городишке провинциального человека понятна. А у меня какая она? Живу в столице, генерал. В отставке, но генерал. Звания никто меня не лишал. Кто я? Что я значу в жизни общества, государства?» Мысли напирали с двух фронтов: с одного — да, генерал, заслуженный летчик, командир-воспитатель, как говорят о таких на холмике, прощаясь навсегда, прошел славный путь от деревенского мальчишки, сына крестьян, до генерала благодаря своему упорству и стремлению. С другого фронта неутешительные слышались возгласы: ну и что с того, что ты генерал? — пытал въедливый голос. — Ты все равно оставался и остаешься исполнителем чужой воли. Тебе приказали, ты исполнил! Не более того. Мог ли ты даже одну свою дивизию самостоятельно поднять в воздух и послать на боевое задание?
