горит.
Снаружи зашевелились огни; я закуталась в одеяло и вышла на балкон. По тротуару двигались человек пятнадцать с фонарями и факелами в руках, напевая рождественские песни. Отражаясь на мокром променаде, свет напоминал о радости. Пожилая пара появилась на балконе, старик помахал мне рукой, и я ему ответила. Из их гостиной лился свет – значит, электричество вырубилось только у меня.
Песни избавляли от времени, но стихли, будто их и не было. Рассы́пались по пустому берегу. Я не имею к этим песням никакого отношения. Уеду отсюда – а они будут звучать. Они не перестали. Не отдалились. Это я – отдалилась.
Вернулась в кровать. Электричества по-прежнему не было, но я щёлкала выключателем. Не заснуть. Мини-бар тоже вырубился. Приторный батончик пришлось запивать водой из-под крана. Дождь не переставал. Я порылась в мини-баре и нашла чипсы. Ненавижу чипсы. Щёлкаю выключателем. Света нет. Есть хочется ещё сильнее. Нахожу мармелад. Жую. Щёлкаю – нет. Съела ещё батончик. Хорошо, что в мини-баре – ничего мясного. Человек так слаб без электричества. Щёлкаю – нет. Люди всегда тоскуют по электричеству, принимая его за что-то другое. Пять часов без электричества. Стою на балконе, внизу никого нет. Море во сне переворачивается с боку на бок. Щёлкаю – нет. Иду к мини-бару, пью рислинг. Щёлкаю – нет. Проверяю почту, телефон разрядился, поставила заряжать в коридоре. Ем ещё половину батончика. Иду на балкон. Ем сыр. Мою в темноте ванной яблоки. Ем яблоки. Щёлкаю – нет. Уже восходит солнце, и я принимаю его за электричество, забывая, что нужно пощёлкать. Щёлкаю – нет. Не выдержав холода, беру чайник, наливаю воды и иду в коридор, где электричество есть. Можно выйти из темноты, просто нажав выключатель, даже если свет, что зажигается, – искусственный.
…Утром электричество вернулось.
В кафе отеля я завтракала одна, пока не появилась та самая пара. Старик в чёрном пальто, его жена – в тёплом кардигане. Она уже положила на тарелку хлеб, джем, сыр, апельсин и яблоко, пока муж возился у шведского стола. Вскочив, женщина подошла к мужу и стукнула его по руке. Они говорили по-немецки, я ничего не поняла, только заметила, что старик положил в карманы пальто несколько сосисок. Когда из подсобки вышел повар, пара села за стол и приступила к разделке добытого.
Старость, сложившаяся между ними, никуда не торопилась. Она принесла ему кофе, он почистил для неё апельсин.
После эспрессо я направилась к морю, берег которого в Бинце бесконечен. Пустые белые отели и исторические виллы на променаде – малые замки в стиле Bäderarchitektur [76]. В декабрьском свете белоснежная резьба веранд – курортный отвлекающий манёвр – выглядит серой. На отельных балконах мелькают плетёные штрандкорбы. Летом они займут места на пляже и снова пропитаются морской солью, стекающей с кожи туристов.
Самый большой остров Германии с его изрезанными берегами не обойти за три часа. Сосны отделяют променад от моря и остального мира. Где-то здесь должна стоять вышка Ульриха Мютера, похожая на НЛО-тарелку [77]. Раньше это была спасательная вышка – огромная летающая тарелка на песке. Теперь внутри проводят свадебные церемонии. Платишь несколько сотен евро – и можешь «лететь» на этой тарелке с панорамными окнами в длинную семейную жизнь, глядя на Балтийское море и меловые скалы.
Вышка вблизи – гигантская прозрачная ракушка, в которую можно забраться по лестнице. Не заметишь, как оттуда высунется огромная улитка, отхлебнёт моря и поползёт по берегу, оставляя на песке многокилометровые траншеи. Я поднялась по ступеням, дёрнула дверь – она открылась. Почему она не заперта? Прозрачные стены быстро выдадут моё присутствие, если кто-то свернёт с променада к морю. Но внутри уже невозможно остановиться. То ли ты вертишься на 360 °, то ли эта тарелка. В конце концов, даже если меня здесь заметят – не моя вина, что дверь была открыта.
Из вышки море казалось ещё более сильным и тёмным. Оно двигалось по своим законам и не обращало на меня внимания. Я – кусок мяса, который проглотил кто-то с огромным прозрачным животом. Тухну внутри и не перевариваюсь. Ещё немного, и это непознанное летающее животное выблюет меня на холодный песок. Смотреть на воду из-за стекла – всё равно что мыть воду водой.
Море – мясистое продолжение берега. По берегу ходят только парами, но и они редки. Одни уставились под ноги, вторые швыряют ракушки, третьи следят за собаками. Мало кто поворачивает голову в сторону моря. Зато море на них смотрит. Поднимаясь, волна щёлкает затвором, делая снимок за снимком. В её архиве – миллиарды кадров, запомнивших чужие движения, взгляды и руки в карманах. Море – это жидкая память, шевелящаяся от тяжести и ветра. Беспрерывно движущаяся память, смешавшая кадры за сотни лет в одну бесконечную мокрую фотоплёнку. Когда кто-нибудь догадается её проявить – увидит всё то, что сбывается только на чужих снимках.
С променада кто-то сворачивал к морю; пришлось спрятаться под стульями и прикрыться пледом. Пожилая пара подошла вплотную к тарелке, фотографируя её. Их лица абсолютно курортны, хотя сейчас не сезон. Отдыхали на этом берегу в молодости – и вернулись убедиться, что с тех пор ничего не изменилось.
То, как человек тянется к месту, в котором он уже был, напоминает то, как он хочет вернуться в молодость. Есть места, где он не был, – есть года, которые он не прожил, – но страх новых мест, как и страх новых лет, заставляет возвращаться туда, где уже был.
Старик отдал фотокамеру жене и замахнулся на лестницу. Он забрался на верхнюю ступень, развернулся, и женщина принялась с энтузиазмом его фотографировать. Я потянула плед, чтобы лучше закрыться, но он запутался в ножке стула. Тот упал, раздался грохот. Старики обернулись, и я помахала им рукой. Сказав, что мне разрешили бракосочетаться в капсуле с декабрьским цветом моря, я попросила мужчину провести церемонию.
– Фридрих, помоги этой девушке. Ты что, не понимаешь? Это знак!
– Какой ещё знак?
– Сегодня годовщина нашей свадьбы! Нас же никто не хотел расписывать из-за запрета моего отца, и только моя знакомая Кьяра согласилась. Всё совпадает!
– Откуда я знаю, как это делается? Мир сошёл с ума! Почему ты не можешь это сделать, Марта?
– Я тебя не так часто о чём-то прошу, Фридрих.
Я поправила волосы и выпрямилась. Никогда больше не собиралась выходить замуж, но на что только не пойдёшь, чтобы избежать штрафа за незаконное проникновение.
– Сразу хочу сказать, что я все эти извращения не поддерживаю, фройляйн… не
