«запорожца» заполнил горячий запах мочи.
– Вот и побрызгали, – сказал Сныч.
Лом сплюнул на пол и буркнул, не оборачиваясь:
– На хрена ты мухомора запежил?
– Ехал медленно, – объяснил Сныч, сворачивая свою снасть. – Сил никаких не было терпеть. Теперь сам за руль сяду. Нас ведь как в школе учили: проигрываешь в старичках, выигрываешь в скорости…
– Наружу бы вывел. Шибает, как возле параши.
Сныч промолчал, не зная, что ответить. Потом взорвался:
– А чего он?! «Найдутся пострашнее, найдутся пострашнее…» На куски порвал бы гниду!
И он с размаху саданул кулаком удавленнику в затылок. Труп мягко перегнулся вперед, рухнул лицом на рулевое колесо и придавил клаксон. «Запорожец» загудел, громко и заунывно:
– У-у-у-у-у-у-у-у-у…
– А еще гудит, – возмущенно прокомментировал Сныч. – Разгуделся.
– Утихомирь своего жмура, – приказал Лом.
Сныч ухватил старичка за ворот и дернул назад. Рев смолк.
– Завырь его и едем, – сказал Лом и вышел из машины.
Сныч перегнулся через переднее сиденье, нащупал ручку и распахнул левую дверцу. Затем потянул мертвеца за плечи, чтобы свалить тело в дверной проем… И тут ему померещилось, что покойник повернул голову и игриво подмигнул. Сныч замотал башкой, стряхивая наваждение. Да нет, быть не может. Просто голова старикашки перекатилась на сторону от рывка. Он всмотрелся в полутьме. Дряблые веки приоткрывали закатившиеся глаза усопшего, и никакой фривольности в мертвом лице не наблюдалось.
– Ну-ну, дедуля, не балуй, – проворчал Сныч и дернул вновь.
Труп оказался неожиданно тяжелым и неповоротливым. Он лишь перевалился на спинку сиденья и остался недвижим. Тогда Сныч выбрался из «запорожца», просунулся в открытую левую дверцу и рванул жмура посильнее. Но тот отчего-то не валился на бок, а так и остался сидеть, свесив голову на грудь.
– Тяжелый, гад. Говна много. Только что откинулся, а закоченел, словно сутки на морозе валялся, – пробормотал Сныч и обеими руками принял старикашку под мышки.
Но едва он ухватил труп, как почувствовал нечто очень странное. В пальцах защекотало, мурашки перебежали в ладони, а затем Снычу почудилось, что он погрузил руки во что-то полужидкое и неприятно прохладное. Будто он шарит на мелководье по вязкому дну и меж пальцами сочится холодный ил.
Сныч взвизгнул, прянул назад и шарахнулся затылком о низкую крышу. Но руки не освободил. Они точно вросли в тело покойника. Еще не веря в то, что произошло, Сныч рванулся на волю. Голова его вынырнула из кабины «запорожца», он вырывался молча и упрямо, но страшный труп, прилипший к рукам, не отпускал.
Сныч тянул изо всех сил, а его сознание вновь заполонил слепой ужас, который он испытывал в раннем детстве после того, как баба Варя рассказала ему про липунов, страхолюдных мертвяков-пиявок, и он начал бояться по вечерам выходить из дома до ветру. Время словно съежилось, и Сныч опять стал тем маленьким Васяткой, что стоял когда-то на крыльце, ощущая босыми ногами прохладные доски, а над головой переливалось звездами черное страшное небо, и липун уже вылез из погреба, где прятался днем, и крадется к нему в темноте. Подполз незаметно, схватил и…
– Ну что там? – недовольно спросил Лом.
Васька не сразу понял, кто это говорит и о чем его спрашивают, но тут время вновь распахнулось, и ужас перед липуном сменился еще бóльшим ужасом: сейчас Лом поймет, что происходит, и уйдет… И тогда…
– Лом… – сказал Сныч хрипло и глухо.
– Чего телишься?
– Лом… Мне это… в спину вступило…
Лом только хмыкнул.
– Разогнуться не могу, – торопливо проговорил Сныч. – А у него ноги в педалях застряли. Подсоби.
Лом неторопливо забрался в «запорожец», нагнулся и небрежно подхватил старичкову ногу.
– А ну, взяли!
Неладное он почуял сразу же и мгновенно отдернул руку. Но на ней словно гиря повисла. Лом рванулся, но прилипшая к его левой кисти нога покойника, тяжелая, как колода, едва приподнялась и зацепилась за выступ в полу. Лом уперся свободной правой в рулевое колесо и дернул изо всех сил. Раз, другой… Затем нагнулся и попытался рассмотреть, что там такое. Потом перевел глаза на Сныча, державшего старичка под мышки.
– Брось его!
– Лом… не могу. Он, паскуда…
Слушать дальше Лом не стал. Выхватив ТТ из бокового кармана куртки, он приставил ствол к груди трупа и нажал спуск. Он не успел услышать ни грохота выстрела, ни того, как стукнула в ветровое стекло выброшенная гильза, потому что ему стало так плохо, будто пуля вошла не в мертвого старикашку, а в него самого. Лому показалось, словно внутри у него разорвалась бомба, начиненная страхом и болью. Сердце заклинило, и оно часто-часто трепыхалось, с трудом качая кровь судорожно напряженными стенками. Еще немного, и совсем остановится…
Когда Лом пришел в себя и слегка отдышался, то услышал, как где-то рядом скулит Сныч. Лом рванул левую руку, но гиря на ней, казалось, стала еще тяжелее, чем прежде. Он нашарил выпавший пистолет, однако тут же отказался от мелькнувшей у него идеи отсечь ногу мертвеца несколькими выстрелами. Дурных нема рисковать. Можно и самому копыта отбросить от шока.
– Сныч, иуда, – позвал он.
– Помираю…
– Что это за гадство?
– Хана нам, Лом, – простонал Сныч. – Залетели по-черному.
– Не скули. Говори прямо.
– Липун это. Пиявка… Из людей все соки высасывает.
– Врешь.
– Не леплю я, Лом. Бабка меня в детстве стращала, а я-то думал – сказки.
Сныч сам не понимал, зачем ляпнул про сказки. Раз баба Варя говорила, что липуны существуют, то так оно и есть. Баба Варя ни разу в жизни не соврала. К тому же Сныч-то видел, что и Лом – пахан, маститый блатняк – напуган не меньше его. Какие уж тут сказки!
– Ладно, вылезаем, – прохрипел Лом. – А там поглядим, что и как.
Несколькими отчаянными рывками они выволокли мертвеца из «запорожца» и повалились на дорогу. Немного передохнув, Лом приподнялся и сел на корточки в ногах трупа, прихваченный за левую руку, как волк капканом. Сныч лежал на земле справа от мертвяка, опустив голову ему на грудь, – отодвинуться дальше он не мог.
– Сныч, падла, подъем!
Сныч заерзал и попытался встать. Наконец ему удалось подняться на колени и опереться обеими руками на подмышки липуна. Лом на корточках подобрался к нему, размахнулся правой от плеча и наотмашь двинул Снычу по сопатке.
– Это тебе аванс!
Сныч всхлипнул, помотал башкой, оправляясь от удара, и проговорил плаксиво:
– Лом, а че было делать-то, в нáтуре?..
– Ладно, потом сквитаемся. Что там бабка твоя квакала – как от него освободиться?
– Говорила, надо это… лапку сушеную… Этого, как его… ухвача.
– Нету лапки. Еще что?
– Заговор есть. Типа, за синей горой, под черной норой… че-то там такое… в лесу зеленом, в бору… хер его знает, каком… каленом, что ли… аминь. Не помню.
– Освежить память? – спросил Лом, замахиваясь, но так и замер с поднятой рукой: – Арба!
Сныч, не поднимая головы, робко повернулся к нему:
– Чего?
Лом вглядывался в темноту. Там, далеко в глубине леса, где и дорогу-то уже не различишь, мерцала, приближаясь, тусклая звездочка.
– Все равно не остановят, – прошептал Сныч.
– Аврал! Поднимай его. Загородим дорогу, – приказал Лом.
Сныч с Ломом разом подхватили мертвеца, как железнодорожные рабочие шпалу, – откуда только силы взялись? – пронесли несколько шагов, опустили на дорогу поперек колеи и принялись ждать.
Машина остановилась метрах в десяти от них. Ярко сияли фары, скрывая подъехавших за слепящим ореолом, – словно на дороге стояла не старая лайба, как определил Лом по стуку движка, а летающая тарелка, чудом спустившаяся с небес.
– Эй, мужики, дайте проехать? – попросил из сияния неуверенный голос.
– Друг, – крикнул Лом, заслоняя глаза ладонью, – помоги!
– Что тут у вас?
– Сам, что ль, не видишь! Товарищу плохо. Не оставь, пособи!
– Товарищ? – вмешался в разговор другой голос из сияния, грубый и напористый. – А ты, часом, не полечил топором товарища-то?
– Ты что, друг! – как можно убедительнее прохрипел Лом. – Хлебом клянусь…
– Лом, я вспомнил! Век воли не видать, вспомнил! – шепотом, чтобы не слышали проезжие, прошипел Сныч. – Солью, солью его отцепляют, как простую пиявку. Он соли не выносит.
– Слышь, Петр, может, они правду говорят, – проговорил из-за сияния неуверенный голос. – Надо помочь бы людям.
– На рожи взгляни. Ишь, нашел людей, – оборвал его грубый. – И хрен их объедешь. Подлесок вон какой густой. Рули назад.
– Друг, постой! – крикнул Лом. – Хоть соли-то брось!
– Соли? Чудеса, уха-муха, –
