словно подтверждая опасения, в спину ему ударил низкий рев, раздавшийся так близко, словно монстр уже просунул голову в машину:
– Х-Х-ХРЫ-Ы-Ы-ЫХ ЧЕ-Е-ЕЛО-ОХ-Х-Х-Х…
Лом невольно пригнулся к рулю и жал на газ что было мочи.
– ХРА-А-А-АГ ВЕРЕХ СМЫРТ…
– Сердится, – прошептал липун.
Рык несся за ними, не отставая. Обернуться и посмотреть, далеко ли жуткая тварь, Лом не решался – он не отрывал глаз от дороги.
– Эй ты, как тебя! – крикнул он липуну. – Шибко эта Годзилла бегает?
– Кукуй-то? – просипел мертвяк. – Шибко, ой, шибко… Бегать он горазд. Ты уж поднажми, милый.
Они неслись по ухабам. «Запорожец» дребезжал, скрипел, громыхал, позвякивал, Сныч и липун дружно охали всякий раз, когда колеса натыкались на очередную кочку и отрывались от грунта, а колымага, зависнув на мгновение в воздухе, грохалась оземь. При каждом прыжке у Лома екало в груди. Лопни пружина подвески – и… чахты. Ему, Лому, чахты – на остальных он болт забил. Но амортизаторы держались, движок выл и стучал, но тянул, и рев позади постепенно отдалялся.
– Х-ХРЫ-Ы-ЫХ-Х ЧЕ-ЕЛОХ-Х-Х Х-Х-ХРЫ-Ы-Ы-А-А-АХ ЧЕ-Е-ЕЛО-ОХ-Х-Х-Х…
Только теперь Лом осознал, как сильно трясет его озноб. Такого с ним еще не бывало. Во всяких побывал переделках, а вот так обхезался впервые. Он резко выдохнул, чтобы успокоиться: «Ничего, еще километра полтора, а там автотрасса. Затоплю по асфальту куда глаза глядят. Главное – оторваться от Годзиллы. А потом прикинем хрен к носу и подумаем, что и как…»
Где же сосна, о которой упоминал старикашка? Лом напряженно всматривался в темную обочину, хотя и сознавал, что дело вовсе не в приметном знаке. Проскочить пересечение с асфальтовой дорогой никак невозможно. Но сосна – это символ того, что скоро страхи кончатся.
– Эй ты, как там тебя… Бабай! – крикнул он. – Где твоя сосна? Мы уже километра три пробежали.
– Будет, родимый, – прошелестел сзади мертвяк. – Будет сосна. Ты поспеши – кукуй, он ведь не отстанет.
И тут Лом увидел приметный знак. Над дорогой косо накренилось дерево с обломанной вершиной. Толстенный, белый от ветхости ствол без коры и веток. Словно у земли хрустнул скелет, и чудовищный обломок кости прорвал грунтовую плоть и выпер наружу.
Теперь еще немного – и большак. А по асфальту они не то что на «запорожце», на детской коляске уйдут от кукуя.
Дорога резко свернула влево и… словно пропала. Впереди – густая зеленая завеса. «Запорожец» уткнулся носом в растопырившиеся над землей ветки. Поперек просеки лежала упавшая береза.
«Приплыли! – подумал Лом. – Теперь-то что? Только одно – бросать тачку и рвать когти. А что еще остается? Выше елды не прыгнешь. Этих все одно не спасти… А кукуй вдогон не пойдет. С хоря ли ему упало догонять, если здесь полно жрачки. Сныч да дубарь в жестянке. Пока Годзилла эту консерву раскупорит, пока хавать будет, можно далеко уйти…»
Лом нашарил ручку и приоткрыл дверь.
«Ты что, гнида, творишь? – промелькнуло у него в голове. – Не западло тебе линять? Сам давеча пономарил: слово вора – скала…»
Он попытался было убедить самого себя: «Ну и что? Было бы сказано, а забыть всегда успеем. Да и кто узнает-то? А главное: ради кого жистянку класть? Ради Сныча-дешевки или ради жильца-кровососа? Да долбись они оба конем!»
Но все уговоры ложились не в масть. Лом чувствовал, что не может уйти. Слово, слово держало его крепче любого силка.
– Бабай, трос есть?
– Трос? – нервно переспросил липун. – Как не быть… Не первый год езжу. Все, что надо, имеется.
– Где он у тебя?
– Где ж ему быть? Как у всех людей, в багажнике.
Лом выскочил из машины, распахнул крышку багажника. Ну где здесь найдешь трос среди высохших шкурок.
– На хрена, бабай, ты с собой все это таскаешь?
– А чего? – отозвался липун. – Не в лесу же бросать. А экология? Мы ведь тоже понимать можем. Бережем природу. Я пищевые отходы в утиль сдаю. И тряпочки… И волосики… И кожицу…
Наконец Лом нащупал и выудил из тряпья капроновый строп с металлическими крюками на концах.
Отдаленный рык приближался:
– ХАРА О-О-ОРО-О…
Лом дрожащими руками зацепил крюк за проушину под передним бампером, а другим концом стропа обвязал березовый ствол поближе к вершине. Скакнул в машину и дал задний ход. «Запорожец» напрягся, подвывая, но не тронулся с места.
– Дед, пусти Сныча! – крикнул Лом. – Пусть подтолкнет.
– Ага. Как же! Сейчас отпущу…
– Бабай!!! – завопил вне себя Лом.
Однако упавшее дерево уже поддавалось и ползло, топорщась, за маленьким автомобильчиком, освобождая дорогу. Лом остановил машину, выскочил и кое-как вытащил крюк из проушины. Теперь молнией в кабину.
– Трос-то, трос чего бросил? Подобрать бы надо, – пробурчал липун.
– ХРЫХ-Х-Х…
«Запорожец» пополз вперед, с хрустом и треском продираясь сквозь торчащие в разные стороны ветви.
– ХР-Р-Р-Р-Р…
– Да вруби ты третью! – визгливо прокричал липун. – Догоняет.
Машина пробилась через преграду и стала набирать ход.
Трах!!!
Хрястнуло и рассыпалось заднее стекло. Визгнули железные когти, царапая капот. «Запорожец» тряхнуло, и он будто завис на лету. Что-то хрустнуло. Грохнуло. И машина вновь облегченно сиганула вперед, как ящерица, сбросившая хвост.
– Опа! – крикнул Лом. – Москва – Воронеж, хер догонишь.
Кукуй ревел вслед, но было уже ясно, что «запорожец» ему не настичь.
– Бампер, задний бампер оторвал паскудник, – горестно прошелестел липун.
– Да ладно тебе, – благодушно отозвался Лом. – Купишь новый. Главное, сами-то живы…
– И то верно, – согласился мертвяк.
Назад они не смотрели. Не хотелось. Да и кукуй умолк. Наверное, оставил погоню.
– Ушли, стало быть, – прошелестел липун. – А что, ребята, славно я давеча над вами подшутил? Меня как младшой принялся давить-то, я поначалу озлился. Потом думаю: ты балуешь, давай и мы потешимся. Я ведь веселый.
Сныч лишь тихо сопел, а Лом угрюмо крутил баранку.
– Чего ж не поиграть? Оно и для аппетита полезно, и мне вреда никакого. Загадку-то слыхали: кого убить нельзя? А-а-а, каково? Ты, Ломушко, мужик бывалый, а и то небось задумался. Мертвого, ребята, мертвого не убьешь…
Лом только плечами пожал – это, дескать, еще проверить надо. Липун за его спиной продолжал лепетать что-то дремуче-самодовольное. Как там насчет смертности – неизвестно, а вот реакцию после пережитого стресса он испытывал несомненно.
Еще пара минут, и лес расступился. Проселок, как ручеек в реку, влился в широкое шоссе, покрытое гладким асфальтом. «Запорожец» весело зашелестел шинами.
– Лом, – простонал Сныч, – он меня сосет.
Но Лому было не до него. Он не отрываясь смотрел в боковое зеркало, пытаясь понять, кто их нагоняет. Сзади медленно, но неуклонно наплывали две тусклые фары… Нет, два огромных светящихся глаза.
Кукуй!
Выбравшись на автомагистраль, он встал на четыре лапы и тоже прибавил скорости. Так вот почему он замолк. Не хочет тратить зря силы. А «запорожец» уже на пределе. Больше из него не выжмешь.
Белый, светящийся в свете фар барьер на краю магистрали обозначил резкий поворот налево. Лом, не снижая скорости, вписался в крутую дугу и увидел высоко в ночном небе гигантские алые буквы:
Restaurant Лукоморье Hotel
Поодаль от дороги на бескрайней поляне стоял подсвеченный прожекторами дворец с башенками, гигантскими панелями из черного стекла, арками, эркерами, словно волшебная проекция из иного мира, материализовавшая в глухом лесу. От дороги ко дворцу тянулся широкий подъездной путь. «Запорожец» резко свернул на него, чуть не угодив в кювет, и подлетел к прозрачному вестибюлю, ярко светящемуся в ночи мягчайшим, уютным, благополучным, по-особому добротным европейским светом.
Лом выскочил из машины и бросился вверх по широким мраморным ступеням. Стеклянные двери бесшумно раздвинулись перед ним сами собой. Лом вбежал в вестибюль и только там обернулся, чтобы посмотреть, не догоняет ли кукуй. А тот был уже на подъездном пути, ярко освещенном ртутными лампами.
Оказалось, липун может передвигаться и сам. Причем очень проворно. Они со Снычом на удивление быстро приладились передвигаться совместно и боком ковыляли вверх по ступеням. Двери пропустили их и мягко сдвинулись.
И Лому явственно представилось, как прозрачные створки с той же предупредительностью расходятся перед кукуем, тот врывается в вестибюль и…
– Не трусь, мужик, – сказал кто-то рядом, словно прочитав его мысли.
Только сейчас Лом увидел людей в вестибюле. Возле него стоял
