человек в парчовом кафтане, высокой боярской шапке и с посохом в руках.
– Вход блокирован, – сказал боярин. – А стекло бронированное.
Кукуй с разбегу грянул в дверь и распластался по ней, глядя в вестибюль. Огромные когти с визгом царапали прозрачную преграду.
– Х-ХРЫ-Ы-ЫХ-Х ЧЕ-ЕЛОХ-Х-Х-Х-Х-Х…
– Нет, братец, без галстука к нам не пускают, – пробормотал боярин.
– Меня-то пустили, – сказал Лом.
– Ты дело совсем другое, – сказал боярин.
Он обернулся, подзывая к себе стрельца с саблей на поясе.
– Матвеев, возьми пару ребят и проводи гостей.
Несколько стражников окружили беглецов и повели к лифту в глубине холла.
Войдя в кабину, Лом обернулся. Кукуй все еще пытался проломиться внутрь и завывал, как пожарная сирена. Пара охранников в стрелецких кафтанах подошли к самой двери и, гогоча, водили руками по стеклу, делая вид, что гладят тварь.
– А ну прекратить! – прикрикнул боярин.
Что было дальше, Лом не видел. Лифт закрылся и двинулся вниз. Они вышли в каком-то коридоре с выложенными белым кафелем стенами.
– Передохнете у нас немного, перекусите и… с богом, – сказал Матвеев.
Видимо, он был у охранников за старшего. Его кривая усмешка очень не понравилась Лому. Он кишками чуял что-то неладное. Он незаметно окинул взглядом провожатых, прикидывая, с кого начать в случае чего. Но Матвеев, словно опять угадав, о чем он думает, слегка выдвинул из ножен сабельку, Лом сразу же понял, что клинок не бутафорский, а самый настоящий, и очень остро отточенный.
– Вам сюда. Прошу, – Матвеев распахнул какую-то решетчатую дверь и отступил в сторону, пропуская вперед не то гостей, не то пленников.
– Нет, вы первым, – любезно поклонился Лом.
А рука уже выхватывала ТТ, который Лом еще в лифте тайком вынул из кармана и сунул за пояс, прикрыв полой куртки. Нажать на спуск он не успел.
Очнулся Лом от голосов и боли в затылке. Он понял, что лежит на бетонном полу, с трудом приподнялся, сел и огляделся. На миг ему показалось, что он опять на зоне. Небольшое полутемное помещение. Комната не комната, камера не камера. Две двухэтажные койки, раковина с краном, в углу – унитаз. Одна стена – целиком решетчатая. Такие Лом видел только в фильмах про американские тюрьмы.
За решеткой стояли люди.
Особенно Лому не понравилась одна волчица. Сразу видно, что она здесь за главную. Крашеная блондинка средних лет со смуглой кожей и темными глазами навыкат, низенькая, полная, на крепких кривых ножках. Волчица обнимала за талию высокую тонкую красотку с золотыми волосами. Все остальные – мужики. Ряженые холуи в кафтанах и камзолах. Один – в белом халате и высоком поварском колпаке.
– Эй ты, иди сюда, – приказала волчица.
Лом не шелохнулся.
– Подойди-ка сюда!
– А ты сама сюда иди. Познакомимся, – сказал Лом, выразительно похлопывая ладонью по своей ширинке.
– Еще один крутой, – презрительно фыркнула волчица.
– Сейчас, Фатимат Ахмедовна, мы его… – начал толстяк в поварском облачении, кивнув стражнику.
– Не надо, – отрезала хозяйка. – Отправьте утром на медосмотр, и если здоров, то откормите к двадцатому числу.
– К двадцатому нам, Фатимат Ахмедовна, не поспеть…
– Постарайтесь! И не вздумайте пичкать его какой-нибудь дрянью. Никаких гормонов. Никаких анаболиков. Продукт должен быть экологически чистым. Я проверю.
– Они все равно не успеют. Лучше отдай его мне, – капризно сказала златовласая. – Я хочу с ним поиграть. Смотри, какой он лапушка. Настоящий питекантроп.
– Дашка, не дури, – строго сказала Фатимат.
– Ну-у-у пожа-а-алуйста, – протянула Дашка. – Я еще никогда не баловалась с питекантропом.
– Если тебя тянет на съестное, то позабавься с морковкой, – высокомерно бросила Фатимат и убрала руку с Дашкиной талии.
Она отвернулась от своей спутницы и всмотрелась в полутьму вольера.
– А там что еще? Ничего не разберу. Дайте свет.
Щелкнул выключатель, под потолком камеры засияли люминесцентные плафоны и ярко осветили угол, где лежали липун и склонившийся над ним Сныч.
– Что это за сиамские любовники?
Липун зашевелился и жалобно застонал.
– А это… – начал повар-толстяк, но хозяйка его не слушала:
– Господи, глазам своим не верю… Неужели липун?
– Вот именно, вот именно, – подхватил толстяк.
– Уберите освещение. Живо, – скомандовала Фатимат. – Очень нестойкий продукт. Портится на ярком свету.
Плафоны погасли. Люди по ту сторону решетки всматривались в полутемную клетку.
– Какая удача, – проговорила Фатимат. – Это же мечта!
– Совершенно верно, – повар потер руки. – Липун натюрель с хрустящей корочкой. Жарится целиком без разделки и потрошения в раскаленном масле и подается без гарнира.
– Фу-у-у-у, – передернулась светловолосая красавица. – Гадость! Кто его станет есть с кишками и дерьмом?
– Какая ты у меня дурочка, – сказала Фатимат. – Маленькая серая провинциалка. Откуда у липуна кишки.
– Старинный рецепт, – продолжал повар. – Теперь это блюдо нигде не готовят. Даже в Германии. Перевелись липуны. Единицы остались только у нас в России…
– Разошлем приглашения, – сказала Фатимат. – Со всего мира народ съедется.
– Ну да, липун-сейшен, – язвительно сказала Златовласка.
– Помолчи, – бросила Фатимат и повернулась к Матвееву, который отирался где-то сзади:
– Где вы его достали?
– Кукуй загнал.
– Егерям премию, – распорядилась хозяйка.
Она на мгновение задумалась.
– И вот еще что… Я передумала. Этого героя, – Фатимат кивнула на Лома, – откармливать не надо. Отдайте его кукую. Надо поощрить за удачную охоту.
Все началось с того, что я нашла серебряную ложку.
Она лежала на маленькой лужайке – той, что между грядкой с флоксами и дорожкой из квадратных бетонных плит, ведущей к боковой калитке. Это единственный на нашем участке ничем не засаженный клочок земли. Ложка ярко блестела на зеленой мокрой траве и ничем не походила на предвестницу страшных событий. Я и заподозрить не могла, какой кошмар ждет нас в скором будущем.
Я умылась, включила электрический чайник и только тогда вышла из кухоньки на лужайку, чтобы обследовать предмет, появившийся невесть откуда.
Мама, оказывается, уже проснулась и стояла на крыльце нашего домика.
– Ах, – говорит, – солнышко! И воздух замечательно чистый, и выспалась я сегодня так славно… Ночью совсем не задыхалась. Оленька, а куда дым девался?
– Ночью дождь прошел, мама.
– Наконец-то! А что это ты, Оленька, рассматриваешь?
– Старинную ложку.
– Что?
– Ложку!
– Ножку?.. Какую ножку?
– Ложку, мама! Ложку!!!
– Ах, ложку, – протянула мама и пошла проведать огурцы в нашей полиэтиленовой мини-оранжерее.
За завтраком мы изучали и обсуждали находку. Я не знаток древностей, но она показалась мне очень старой. Была она намного больше тех столовых ложек, что сейчас в ходу, и очень тяжелой. Ручку украшал полустертый вензель с короной.
– Может, Роксай откуда-нибудь принес, – предположила мама.
– Мама, – сказала я, – он же ночует с нами в доме. А кроме того, он собака, а не сорока.
Роксай в это время лежал на полу и внимательно следил за нашей трапезой, дожидаясь своего часа. Было видно, что его интересуют вовсе не ложки, а их содержимое. Впрочем, это и так давно известно.
– Надо поспрашивать соседей, – решила мама. – Видимо, кто-то обронил.
Мне было трудно представить, что соседи по ночам бродят по нашему участку с наборами столового серебра, но все же на всякий случай я поговорила и с Марией Семеновной, и с Иваном Гавриловичем… Никто, разумеется, ложку не терял, и она поселилась в кухонной тумбочке вместе с прочей разнокалиберной дачной посудой.
К полудню в воздухе вновь повисло марево, и мама опять начала покашливать и жаловаться на удушье. Мы никак не могли установить, где ей лучше – в городе или на даче. Вокруг Москвы горели под землей торфяники, и спасения от дыма не было нигде. Увезти бы маму куда подальше от здешних мест, но не по моим это доходам…
На следующий день на лужайке появился камень. Серый голыш размером с кулак. Лежал он почти на том же самом месте, где я обнаружила ложку, и ничего особенного в нем не замечалось, если не считать, конечно, самого факта его явления на наших шести сотках. На этот раз я даже соседей опрашивать не стала. Хотя если и бросать что-то к нам через забор, то уж скорее камень, чем ложку с короной на черенке. (Но это я так, к слову – между нами и соседями нет никаких загородок, и они к нам ничего не бросают.)
Вечером, прежде чем запереть дверь на ночь, я оглядела лужайку. Она была совершенно пуста. «Ну-ну, – подумала я. – Посмотрим, как оно будет поутру.
