тысячъ, давно считался бы тузомъ промышленнаго міра.
Столкновеніе съ Катериной Николаевнои скрасило его жизнь гораздо более чем онъ самъ ожидалъ. Но сейчасъ же человек принциповъ сказался въ немъ. Онъ увидалъ въ этой одаренной натуре недостатки, данные средою. Въ сердце его закралась боязнь, что Катерина Николаевна не въ силахъ будетъ рвануться энергически вонъ изъ того міра, гдѣ она прозябала. Онъ уже видѣлъ, что у ней недостало сразу смѣлости прекратить свои сношенія съ мужемъ. Быть можетъ, она пошла бы на обыкновенный свѣтскій обманъ, еслибъ онъ самъ такъ рѣзко не возмутился одной идеей такой сдѣлки. Цѣлую недѣлю не могъ оправиться Борщовъ отъ ѣдкаго зознанія, что любимая имъ женщина способна была бы продѣлать съ нимъ такоіі-же «адюльтеръ», какой Алеша Карповъ вкушалъ когда-то съ безчисленными замужними женщинами. Умственный анализъ взялъ однако верхъ. Борщовъ упрекнулъ себя въ болѣзненной требовательности и пришелъ къ тому выводу, что Катерина Николаевна была-бы кукла, а не живое существо, еслибы она хоть сколько-нибудь не отдавала дани непослѣдовательностямъ, неизбѣжнымъ въ развитіи свѣтской женщины, даже и такой, какъ она.
Онъ зналъ, что Катерина Николаевна еще колеблется имѣть рѣшительное объясненіе съ мужемъ; но уже гораздо меньше сомнѣвался въ томъ, что она будетъ его имѣть. Онъ ждалъ ее на другой день разговора въ кабинетѣ Александра Дмитріевича, но не зналъ, что разговоръ произойдетъ именно въ этотъ день. Онъ былъ слишкомъ деликатенъ, чтобы напомнить ей.
Ихъ свиданія происходили почти каждый день, больше все у него или на засѣданіяхъ. До сихъ поръ тонъ ихъ былъ самый сдержанный. Они инстинктивно боялись всякой внѣшней короткости, чтобы раньше срока не зайти за предѣлъ… И ей и ему было одинаково трудно сдерживаться, но у него оказывалось больше ригоризма.
На другой день послѣ разговора Катерины Николаевны съ мужемъ, Борщовъ получилъ отъ нея, утромъ, такую записку:
«Объясненіе было вчера. Я хотѣла ѣхать къ вамъ, но почувствовала себя несовсѣмъ хорошо; пожалуйста, мой другъ, будьте у меня сегодня, въ какомъ угодно часу».
Ѣздить къ ней въ послѣдніе дни сдѣлалось для Бор-щова тягостно. Онъ видѣлъ въ этомъ косвенное оскорбленіе мужа, который навѣрно догадывался объ ихъ отношеніяхъ. И принимать у себя Катерину Николаевну было для него также тягостно. Поэтому-то онъ такъ жаждалъ рѣшительнаго конца, послѣ котораго онъ могъ бы назвать ее предъ всѣми честными людьми своей подругой.
Онъ тотчасъ-же поѣхалъ къ ней и нашелъ ее очень слабой, въ большомъ креслѣ, укутанной, съ лихорадочнымъ цвѣтомъ лица.
— Простите меня, другъ мой, — начала она, протягивая ему горячую, слегка дрожащую руку: — я очень, очень слаба.
— Нездоровы? — спросилъ Борщовъ и тревожно оглядѣлъ ее.
— Эта физическая слабость пройдетъ, а я такъ малодушна…
Медленно и грустно разсказала она ему содержаніе своего разговора съ мужемъ. Борщовъ слушалъ съ опущенными глазами и отъ времени до времени подергивалъ свою бороду.
— Онъ по-своему правъ, — сказала Катерина Николаевна въ заключеніе.
— Конечно, правъ, — подтвердилъ Борщовъ. — Требовать отъ нето развода нельзя, хотя на его мѣстѣ слѣ-довало-бы самому предложить то-же самое.
— Но это бездушно! — вскричала Катерина Николаевна.
— Это понятно, — возразилъ Борщовъ. — Онъ человѣкъ формальный морали, и вся бѣда въ томъ, что вы поздно его разглядѣли. а главное, онъ любитъ васъ, и наго его пожалѣть.
— Но какъ-же намъ-то быть? — нѣсколько раздражительно спросила Катерина Николаевна.
— Поступайте, какъ вамъ говорятъ ваши убѣжденія.
Борщовъ произнесъ эту фразу глухо и слегка отвернувшись въ сторону.
— Я все-таки буду женой Александра Дмитрича По-валишииа?
— Да.
— Стало быть на мнѣ, хотя-бы только формально, будутъ лежать извѣстныя обязанности. Оставаться въ этомъ домѣ я больше не хочу. У меня есть свое состояніе. Я могу жить одна. До свѣта мнѣ нѣтъ никакого дѣла. Я васъ увѣряю, мой другъ, что въ этомъ отношеніи я совершенно покойна. Лучше такъ, чѣмъ оставаться хозяйкой этой квартиры, гдѣ одно присутствіе мое оставляетъ уже грубѣйшую ложь…
Катерина Николаевна остановилась и взглянула на Борщова. Онъ молчалъ и не поднималъ на нее глазъ. Ей дѣлалось очень неловко.
— Вы какъ-будто не вѣрите, другъ мой, — заговорила она все съ большимъ и большимъ смущеніемъ. — Я совершенно искренно высказываю вамъ все, что у меня на сердцѣ. Простите мнѣ недостатокъ настоящей силы. Все это меня разстроило болѣе, чѣмъ слѣдовало.
— Вы хотите, стало быть, — выговорилъ Борщовъ — оставить вашего мужа и поселиться одной? Прекрасно. По что-же будетъ значить подобный поступокъ въ нравственномъ смыслѣ, — что вы, не поладивши съ нимъ, остаетесь, однако, вѣрны свѣтской морали?
— Почему-же свѣтской?
— А то какъ-же? Вы хотите соблюсти декорумъ. Въ свѣтѣ такіе домашніе разводы происходятъ часто; но для того, чтобы разошедшаяся съ своимъ мужемъ жена продолжала пользоваться, по-краііней-мѣре, наружнымъ уваженіемъ, ей надо жить одной и скрывать все отъ свѣта.
— Но мнѣ не нуженъ этотъ свѣтъ!
— Вы такъ говорите, но дѣйствуете вы совершенно иначе.
— Почему-же иначе? — спросила подавленнымъ голосомъ Катерина Николаевна и вдругъ поблѣднѣла.
— Если вамъ свѣтъ не нуженъ, то зачѣмъ-же хотите надѣвать на себя личину, — передъ кѣмъ, во имя какого принципа? Мы съ вами любимъ другъ друга; мы рѣшились дѣлить все, что только жизнь дастъ намъ; мы не сантиментальные романтики, а люди дѣла, сознавшіе, что имъ нужна взаимная поддержка. Зачѣмъ-же вы добровольно хотите унизить себя до роли женщины, превращающей свою честную привязанность въ интригу, которую надо прикрывать безукоризненной внѣшностью!
— Я не хочу этого, не хочу, — шептала Катерина Николаевна, закрывая лицо руками.
— Вы этого хотите, — выговорилъ твердо Борщовъ.
— Что-же мнѣ дѣлать? — вырвалось у ней почти съ плачемъ.
— Открыто и смѣло соединить судьбу вашу съ тѣмъ, кого вы избрали.
— Другими словами?
— Не скрывать того, что само по себѣ безупречно въ глазахъ честныхъ людей.
— Вы предлагаете мнѣ жить съ вами? — чуть слышно спросила она, все еще прикрывая лицо руками.
— Развѣ это оскорбляетъ васъ?
— Нѣтъ, но…
Она не договорила и заплакала. Слезы тихо опускались по ея похудѣвшимъ щекамъ. Борщовъ всталъ и заходилъ скорыми шагами по комнатѣ.
— Простите, простите меня, — начала, всхлипывая, Катерина Николаевна. — Я вижу, какъ еще сильны во мнѣ предразсудки. Я воображала, что съумѣю смѣло взглянуть въ глаза тому свѣту, котораго мнѣ совсѣмъ не нужно. И вотъ на что я способна!..
Она опять не договорила. Слезы брызнули изъ глазъ.
— Вы сознаете свою слабость, — отвѣчалъ Борщовъ уже кроткимъ, измѣненнымъ голосомъ. — Больше ничего и не нужно. Вы не любите вашего мужа, покиньте его. Вы любите другого и хотите быть его сотрудницей, — живите съ нимъ.
— Да, да, — повторяла шопотомъ Катерина Николаевна, отирая глаза платкомъ.
— Я васъ оставлю теперь, — сказалъ громче Борщовъ. — Посидите дома, успокойтесь, не мучьте ваше воображеніе и дѣйствуйте
