что надо оставить гостью наединѣ съ матерью.
Какъ только дѣвочка вышла. Катерина Николаевна присѣла на кушетку и тотчасъ-же прильнула совершенно по-дѣтски къ Загариной.
— Какъ я слаба! — шептала она. — Я думала, что всякая борьба для меня возможна. А я теперь такъ безпомощна…
Она не договорила и зарыдала.
— Я знаю, — отвѣтила Загарина: — я догадываюсь, что въ васъ происходитъ.
— Я себя оправдываю, — заговорила Катерина Николаевна, сдержавъ слезы: — и все-таки не могу оправдать, у меня не хватаетъ смѣлости.
Катерина Николаевна, не поднимая головы и тяжело дыша, силилась говорить спокойно.
— Поплачьте, поплачьте! — повторяла Загарина, обняла ее и прикоснулась губами къ ея темени.
— Нѣтъ! — вскричала Повалишина, энергически поднявъ голову — дольше такъ жить нельзя? Нельзя изъ-за своего личнаго чувства губить всякое разумное дѣло. Вы знаете, что я его люблю?
— Знаю, — отвѣтила кротко Загарина.
— Я себя долго мучила, называла твое чувство къ нему капризомъ, блажью, наконецъ, испорченностію, развратомъ… По нѣтъ, это не капризъ! Для меня человѣкъ, лишенный порыва, высохшій, рутинный, не можетъ имѣть обаянія…
— О комъ вы говорите?
— О мужѣ моемъ. Жить все въ тоіі-же душной средѣ я не въ силахъ. Если во мнѣ есть что-нибудь порядочное, если я годна на какое-нибудь дѣло, то только рука объ руку съ человѣкомъ, который дастъ мнѣ и вѣру въ свои силы, и способность на постоянную жертву. И вотъ теперь, въ рѣшительную минуту, я не чувствую въ себѣ смѣлости, чтобы прямо объявить моему мужу, что я больше не жена его.
— Вы хотѣли это сдѣлать?
— Я должна это сдѣлать! — вскричала Катерина Николаевна, и щеки ее зардѣлись. — Не обвинять меня нужно, а поддержать въ честномъ поступкѣ. Въ томъ свѣтѣ, которому я до сихъ поръ принадлежала, такіе поступки — большой подвигъ!
— Другъ мой — заговорила Загарина — я не стану давать вамъ совѣтовъ. Вы страдаете вы любите, вы вѣрите, что нашли человѣка, съ которымъ жизнь ваша будетъ свѣтла и полна разумнаго труда; но откуда же у васъ сознаніе собственной слабости? Выдержите-ли вы борьбу? Въ васъ много силъ и энтузіазма. Вы и меня, усталую и больную, оживили: на работу вы способны, но принесетъ-ли она тотъ плодъ, о которомъ вы мечтаете?
— Не могу, не могу я оставаться женой мертвеца!
Крикъ этотъ вылетѣлъ такъ порывисто изъ груди Ка терины Николаевны, что заставилъ вздрогнуть Загарину всѣмъ тѣломъ.
— Живите и ничего не боитесь — проговорила она, обнимая Повалишину.
Вышла пауза. Въ комнатѣ было только слышно всхлипываніе, прерываемое тяжелымъ дыханіемъ…
Въ три мѣсяца, протекшіе съ того времени, когда Борщовъ явился къ Катеринѣ Николаевнѣ, ихъ свиданія дѣлались все чаще и чаще. Сначала Борщовъ зорко слѣдилъ за самимъ собой. Онъ былъ ригористъ въ вопросахъ нравственности, и уже одинъ тотъ фактъ, что Повалишина — замужняя женщина, заставлялъ его анализировать каждое свое слово и сдерживать себя въ малѣйшихъ проявленіяхъ задушевности. Катерина Николаевна шла гораздо смѣлѣе его, и чувство, овладѣвшее ею, прорвалось совершенно неожиданно для Борщова. Онъ былъ тронутъ и пораженъ, но тутъ-же сказалъ ей рѣзко, что любить онъ можетъ только женщину, которая найдетъ въ себѣ достаточпо нравственной силы, чтобы проститься съ прежнею своею жизнью и смѣло пойти рука объ руку съ своимъ избранникомъ.
Въ принципѣ Катерина Николаевна рѣшила, что она не будетъ больше женой Александра Дмитріевича Пова-лищина, но когда настала роковая минута, у ней не хватило простоты убѣжденія, чтобы тутъ-же покончить съ своей супружеской жизнью. Борщовъ возмутился этимъ. Онъ сталъ ей горячо доказывать, что она приняла за чувство, рѣшающее ея судьбу, мимолетный взрывъ чувственности и праздной фантазіи. Но самъ онъ не могъ уже прекратить съ ней всякія сношенія. Она была ему уже слишкомъ дорога. Онъ страдалъ, видя, какъ такая прелестная женщина, полная живыхъ стремленій, находится все-таки подъ гнетомъ свѣтскаго двоедушія.
На Катерину Николаевну протестъ Борщова подѣйствовалъ сильнѣе всякихъ страстныхъ изліяній. Она получила чуть не омерзеніе къ самой себѣ, начала копаться въ своихъ душевныхъ тайникахъ, изобличать себя въ преступной распущенности; но любовь отъ этого не смолкла, а еще съ большой силой начала глодать ее. Произошелъ второй пароксизмъ, противъ котораго Борщовъ не могъ устоять. Катерина Николаевна сказала ему, что она рѣшается разорвать окончательно свою супружескую связь, и брала на себя кончить все безъ малѣйшей утайки и ненужныхъ смягченій.
Вотъ послѣ этого-то пароксизма она и пріѣхала къ Загариной, еще раздираемая сомнѣніями въ своихъ нравственныхъ силахъ. Борщовъ долженъ былъ на другой-же день знать, что произошло между нею и мужемъ.
Въ десять часовъ Катерина Николаевна вернулась домой. Дорогой въ каретѣ, она успокоилась, по крайней мѣрѣ наружно. Щеки ея горѣли; она не чувствовала больше сердцебіенія. Подъѣзжая къ дому, ей казалось даже, что она становится все безстрастнѣе и безстрастнѣе. Съ мужемъ у ней не было съ самыхъ первыхъ дней знакомства съ Борщовымъ никакихъ объясненій. Она предполагала, что онъ ее ревнуетъ. Она желала вызвать въ немъ припадки ревности; но Александръ Дмитріевичъ слишкомъ хорошо владѣлъ собою. Глухая страсть его соединялась съ такой же глухою гордостію. Онъ точно не хотѣлъ допустить, что его жена можетъ увлечься кѣмъ нибудь, послѣ того, какъ она выбрала его въ мужья. Ему точно казалось, что онъ былъ подвергнутъ ею слишкомъ строгому и образцовому испытанію. Такъ разсуждала Катерина Николаевна, и съ каждымъ днемъ личность мужа становилась для нея тягостнѣе. Она нѣсколько разъ пробовала отнестись къ нему совершенно безпрестанно; и на ходила тогда, что онъ достоинъ сожалѣнія нъ своей мертвенной дѣльности, которая всетаки не удовлетворяла его. Но сожалѣніе такъ и оставалось сожалѣніемъ. Что ни-будь теплаго, даже дружественнаго, она въ себѣ не находила, хотя и склонна была ежесекуднно обвинять себя въ нарушеніи супружескаго обѣта.
Съ тѣхъ поръ, какъ Борщовъ сталъ играть первую роль въ ея интимной жизни, она отказалась совсѣмъ отъ свѣтскихъ выѣздовъ. Мужъ не настаивалъ на нихъ. Онъ никогда почти не спрашивалъ, гдѣ она бываетъ и въ какомъ обществѣ проводитъ свои вечера. Его тактъ и сдержанность всего сильнѣе смущали Катерину Николаевну.
Вернувшись отъ Загариной, она узнала, что Александръ Дмитріевичъ дома и работаетъ одинъ въ кабинетѣ.
Обыкновенно она не заходила къ нему и видѣлась больше по утрамъ. На такую перемѣну въ ихъ брачной жизни Александръ Дмитріевичъ не сдѣлалъ ни малѣйшаго замѣчанія, и Катерина Николаевна могла понять изъ его намековъ только то, что онъ считаетъ ее не совсѣмъ здоровой и готовъ на время сократить свои супружескія права…
Когда она вошла въ кабинетъ, глазамъ ея представилась все таже бѣлокурая голова съ англійскимъ проборомъ, все тотъ-же крупный и скучный носъ, и блѣдныя
