мамой, а дети поменяли свои фамилии, они стали: Шевченко Николай Анатольевич и Шевченко Кира Анатольевна. Барьера во взаимоотношениях не было, и скоро в избушке звучало: «мама», «сынок», «доченька», как само собой разумеющееся.
Чтобы не показать дочери естественную отсталость в развитии детей, Валентина Ивановна усилила занятия с ними. Через три месяца уже был заметен кое-какой успех — они научились правильно говорить нужные в обиходе слова, понимали значение других, труднопроизносимых, внимательно слушали сказки и понимали их смысл. Валентина Ивановна этому радовалась больше детей. Она забыла о своих болячках, и они ее не беспокоили — это тоже радовало.
Колю и Киру пришлось перевести в детский садик, это тоже немаловажное событие — оторвать от привычной обстановки, окунуть в малознакомое общество. Дети, не взрослые, они гораздо общительней. На чем угодно могут сблизиться. На игрушке, на умении кататься с горки, на прыжках с бордюрчика… Вот с бордюрчика и началось признание Коли. Сам не думая о том, он спрыгнул со снежного бордюрчика прямо в сугроб, и это так всем понравилось, что стоило большого труда воспитательнице занять их чем-то другим, менее опасным. Скоро все дети были, как медвежата, в белом пуху. Смеялись и визжали так звонко, что хоть уши затыкай. Румянощекая ватага долго не могла успокоиться, даже когда пришло время обеда, все еще слышались смех и визг.
И Кира не осталась в стороне. Она на занятии в зале так кувыркалась через голову, что все смотрели на нее с раскрытыми ртами.
— Ваши дети, — говорила, спрятав улыбку, воспитательница Валентине Ивановне, прибежавшей в конце дня за детьми, — просто артисты!
— Что не так они сделали? — встревожилась Валентина Ивановна.
— Все так. Очень активные, того и гляди, как бы на люстре не вздумали качаться. И качались бы, да люстры нет у нас.
— Да, я их не очень одергиваю, — призналась Валентина Ивановна.
— И не надо этого делать, — согласилась воспитательница. — Зашоренные дети превращаются в инфантильных взрослых. Они тогда, по привычке, ждут подсказки, как им поступить даже в малом деле, а о большом и говорить нечего. Принять самостоятельно решение — для них труднейшая задача! Из таких получаются хорошие клерки и плохие руководители.
— А военные? — спросила Валентина Ивановна, обозначив в уме Колю в образе бравого летчика.
— Хуже не придумаешь! Никакие! Но вам беспокоиться незачем, ваш еще тот командир! Наполеон! Жуков!
— Жуков? — переспросила Валентина Ивановна. — Какой Жуков?
— Наш Жуков, — удивилась воспитательница. — Маршал который!
— А, понятно. Ну, да! Конечно, Маршал Победы! — улыбнулась Валентина Ивановна, поняв, что Жуков — прежняя фамилия Коли, здесь ни при чем.
На Новый год Валентина Ивановна привела из детского дома еще двух девочек и мальчика. Наряжали елку сообща, веселились долго. Так долго, что Валентина Ивановна подумала, как ей уже утомительно простое занятие с детьми, а что дальше будет…
Хорошее обернулось слезами. Отвеселившись, напрыгавшись, наигравшись, дети не хотели возвращаться в свой дом, они поверили в вечное счастье, которое связывали с маленьким теплым домиком, мягким диваном, вкусной едой, тортом, конфетами, красивой елкой, и вдруг их почему-то лишают этого счастья, хотя они ничего никому плохого не сделали.
— Хотели как лучше, — говорила Валентина Ивановна заведующей, — а получилось не очень.
— Да, Валя, я знаю. Это не впервой. И опять же, как им жить, если они не будут знать, что такое семья, дом, родители, бабушки-дедушки, близкие вообще люди? Они же не смогут построить правильно свою жизнь! Вот побывали они у тебя, и это маленькой светлой искоркой будет жить в них всегда. Добро, красота приживаются быстро и живут долго в человеке. Кто знает, как сложится жизнь у этих мальчиков и девочек, часто не очень удачно, но, возможно, в какую-то определяющую минуту они вспомнят то хорошее, что посетило их однажды, и примут правильное решение. Они сохранят в себе Человека. Человека! — Ольга Максимовна подняла вверх руку с выпрямленным указательным пальцем. Повторила тихо, но твердо: — Человека!
— Оля, я часто думаю теперь…
Ольга Максимовна насторожилась.
— Что напрасно связалась? — спросила, не дослушав Валентину Ивановну.
— Нет, что ты! С чего взяла! — всполошилась та. — Не напрасно!
— Прости, перебила. Говори.
— Как нам избавиться от этой напасти? От этой детской беды? Как не делать их сиротами при живых родителях?
— Ты думаешь, что только ты одна такая сердобольная да умная, а остальные толстокожие и тупые?
— Я так не думаю, но…
— Вот именно, но! Идет разложение государства, уничтожение нации. Нравственность — основа семьи, фундамент государства, скатилась на ноль. Дальше ждет нас еще худшее — мы превращаться будем в жвачных животных, безразличных ко всему, падких до скотского. Скотские отношения между людьми будут нормой, о семье речь не веду — как таковых их не будет. Будут животные страсти называть любовью! И не только называть, но навязывать нам будут, убеждая, что это верх человеческих отношений, избавляющих человека от дурацких предрассудков.
— Что теперь делать? — в испуге расширила зрачки Валентина Ивановна.
— Подержи арбуз!
— Какой арбуз?
— А вот такой! Не знаю! Это задача государства, а я всего лишь винтик в этом механизме!
— Почему оно ничего не делает?
— Оно занято мировой революцией. Ему не до мелких балалаек!
— Каких еще балалаек? Говоришь непонятно!
— Эзоповский язык знаешь? Это когда ты говоришь об одном, а понимать надо совсем другое.
— Опять ничего не пойму! — Валентина Ивановна готова стукнуть кулаком по столу.
— Эзопов у нас теперь столько, что не перечесть. Что говорят они нам — известно, что думают — можем только догадываться, соотнося с фактами; что будут делать — темный лес для темной массы.
— Оля, — приложив ладони к лицу, тусклым голосом вымолвила Валентина Ивановна, — мы с тобой уже немолодые, не о нас речь, а что будет с детьми нашими?
— Ну, я себя не считаю старухой, мне нет и сорока пяти, этого критического возраста, воспетого горе-поэтами и такими же песенниками. Так что я еще поборюсь за свое бабье счастье! И за их тоже, — махнула рукой в сторону детского игрового зала. — А за них особенно!
Апрель выдался суматошным. Повально переболели ангиной дети. Казалось, что воспитательницы глаз не спускают с детишек на прогулках. И кутают их даже больше, чем надо, и сосульки сбиты с крыш и навесов, а дети надрываются в сухом кашле. Эпидемия захватила весь город. Как не защищалась Валентина Ивановна от этой напасти, не убереглась, занесла в свой дом заразу. Дети слегли одновременно, но болели не так сильно как детсадовские. Температура 37, легкий кашель, слабый озноб.
«Не заразить бы внука, — беспокоилась Валентина Ивановна, представив больным маленького
