занятие, — отозвался на обвинение жены Василий. — Попробуй подумать, может, не так это и плохо.
— Опять умничаешь! А сын твой с одной обутой ногой! Пока обуем вторую, таксист плюнет и укатит.
— Я сейчас скажу ему, что скоро выйдем, — кинулась к двери Валентина Ивановна.
— Скажите, Валентина Ивановна, что выйдем, а скоро или не очень не говорите, потому что найдем документы, обуем ногу наследнику, и тут выяснится, что обули в разные ботинки. Найдем одинаковые, но они будут меховые зимние, — ровным спокойным голосом вещал зять.
— Вот они где, и кто их сюда сунул, — держит в руках сумочку с документами Лиза. — Кому это понадобилось!
— Ты потрудись заглянуть туда, может, там нет того, что у нас потребуют дотошные проводники при посадке в поезд?
— Почему только мне все это надо? — поджала плечи всклокоченная Лиза. — У других мужья как мужья, а тут все на мне!
— Да, действительно, почему все на твоих хрупких плечах? Если бы поубавить тебе прыти, то, по-моему, от этого все были бы только в выигрыше — каждый бы занимался своим делом и не мешал другим.
— Пробовала уже «не мешать».
Вернулась Валентина Ивановна.
— Таксист сказал, что подождет, — успокоила она дочь и зятя.
— Прекрасно! — отозвался зять. — Поезд тоже без нас никуда не тронется с места — билеты у нас.
Вывалились шумной толпой из избушки, уселись в такси отъезжающие, остались провожающие. Такси запылило вдоль кривой улочки, виднелась прощально махающая рука дочери.
Валентина Ивановна вошла в дом и поразилась, каким он стал пустым. Несмотря на то, что повсюду валялись разбросанные вещи, он казался большим, пустым и необычно звонким. Даже тяжелый вздох отзывался криком.
«Как они несносно живут, — огорчалась Валентина Ивановна, приводя дом в порядок. — Разве можно так жить, чтобы все с криком, с надрывом! Я же ее не учила этому! А чему я ее учила?»
Валентина Ивановна села на табурет, как была, с тряпкой в руках. Задумалась. Она видит маленькую Лизу, которая то в садике, то в школе, потом в институте; потом она из девочки в коротеньком платьице вдруг сразу превратилась в строптивую девушку с нахмуренными бровями.
«Почему она стала такой? — спрашивала кого-то Валентина Ивановна. — Я же все отдавала ей. Она была у меня главным в жизни. Я же ради нее…»
За размышлениями, за работой она не заметила, как пришло время бежать за детьми. Они уже ждали ее. Одетые, притихшие, сидели на обтесанном под сиденье бревне и поглядывали в ту сторону, откуда всегда спешила их мама. Как только показалась Валентина Ивановна из-за угла здания, дети тут же кинулись наперегонки к ней. Сграбастав их, она крепко зажмурила глаза; слышала детское дыхание, частый стук их сердечек, ощущала медово-молочный запах кожи.
В первый год ввода «ограниченного контингента войск» в Афганистан был сбит вертолет Ми-8т, командиром экипажа которого был майор Василий Гордеев. Кроме членов экипажа, на борту были пять медицинских работников. Летели в отдаленный кишлак, где случилась вспышка непонятной инфекционной болезни.
Гроб с телом мужа Лиза встретила в Липецке. Здесь же решила и остаться жить пока у мамы, а потом, когда дадут квартиру как вдове погибшего офицера, переедут туда с сыном и ожидаемой дочкой, забрав с собой и маму.
В январе родилась дочь. Были опасения, что нервные потрясения, связанные с гибелью мужа, скажутся на здоровье ребенка, но этого не случилось. Девочка была здоровенькой и укладывалась в параметры: 51 см, 3,5 кг. Аппетит тоже на зависть, сон крепкий и безмятежный. Назвали малышку в честь отца — Василисой.
Валентина Ивановна и дочь почти не разговаривали между собой. Блуждали как тени по пустому дому. Обходились малыми словами и только по делу. Каждый носил переживания в себе, глубоко спрятав их от посторонних.
«Как ей, бедняжке, нелегко! — горевала мать за дочь. — Двадцать три года, вдова с двумя маленькими… Что можно горше придумать человеку. Только бы мне не свалиться, хоть в чем-то им буду поддержкой. А если, не дай Бог, свалюсь сама… Нет, только не это!»
С квартирой получилось удачно. Выделили трехкомнатную в хорошем районе. И главное, недалеко от работы Валентины Ивановны. И Лизе работу нашли — заведующая несекретным делопроизводством горвоенкомата.
— Была заведующей продовольственным складом, медстатистом, воспитателем, была писарем отдела кадров, — с ухмылкой поделилась новостью Лиза с матерью после звонка из военкомата. — На этом, наверное, моя служебная карьера и закончится. Зачем только я корпела над учебниками пять самых лучших в моей жизни лет.
— Да, доченька, — как можно ласковее отозвалась Валентина Ивановна, — у тебя редкая профессия. Ее и в большом городе не всегда встретишь, а в гарнизоне так и думать нечего. Маркшейдер! Надо же такое слово придумать!
— Бог с ним, с этим словом, важно, что вляпалась туда по своей глупости, — махнула рукой Лиза.
— Да, я пыталась тебя отговорить, но ты была неумолима, — покачала головой Валентина Ивановна. — За подружкой погналась. Кстати, не знаешь, где она?
— Знаю, что вышла замуж за шахтера, и больше ничего.
— Ну, хоть так. При деле или рядом с ним. Ты же…
— И мне тогда казалось это романтикой. Горы угля стране! Терриконы! Песни-гимны! Шахтер Богатиков, шахтер Соловьяненко! Герои труда! Цветы! Встреча из забоя стахановцев! На деле все иначе. На деле кривые хибары, угольная пыль, водка и мат! Сплошной мат!
— Ну, не все, наверное, доченька, так плохо, — остановилась посреди комнаты Валентина Ивановна. — Должно же быть что-то и хорошее! Не может человек жить без хорошего! Это… это ненормально!
— Человек быстро привыкает к ненормальному, и нормальное становится ему ненормальным. Почти аксиома.
— Как можно привыкнуть к ненормальному, чтобы оно стало нормальным? Что такое ты говоришь! Как-то зло ты говоришь. Я еще в тот приезд заметила, что ты стала другой. Отчего это?
— От собачьей жизни, вот отчего! Все не так, все не этак!
— Что не так? Муж, ребенок, работа — что еще надо?
— Мама-мама, ты живешь в прошлом веке. А мне хочется пожить в этом, и так, чтобы кроме работы было что-то еще! Например, я хотела бы побывать в театре «La Scale», послушать вживую какого-нибудь современного Карузо, посидеть на теплом бережке ласкового моря, посмотреть, хотя бы посмотреть, на парусные яхты в дымке морской… Я же вынуждена работать на вонючем складе, жить в панельном доме с кривыми потолком и полом, мерзнуть зимой, изнывать от жары летом. Это что, мой удел, моя судьба? Чем я хуже какой-нибудь Марлен, у которой есть все для счастья, а у меня нет ничего человеческого!
— Не так уж и плохо стали
