нашу птицу. На его лице задумчивая улыбка, и мне кажется, что он вспоминает бабушку. Наверное, дедушка ни разу не наблюдал за птицами после ее смерти.
Чтобы доплыть до нашего берега, лебедю требуется всего несколько секунд. Она выбирается на сушу. Мама Гарри сразу подается вперед и кладет руки на ручки кресла-каталки, но Гарри отмахивается от нее.
— Лебедь не сделает нам ничего плохого. Поверь мне, — говорит он ей.
Мама Гарри никуда не отходит и смотрит взволнованно. Лебедь распрямляется во весь рост всего в метре от нас. Слышно, как ойкает медсестра, да я и сама поражена тем, насколько огромна эта птица. Она так сильно выросла за последнюю пару недель, превратилась во взрослую самку лебедя. Она подходит еще чуть ближе, и мама Гарри непроизвольно откатывает кресло немного назад. А я, наоборот, подхожу к ней.
Лебедь прижимает клюв к тыльной стороне моей ладони. Он влажный и холодный. Холодок поднимается у меня вверх по руке. Я глажу ее по голове, и она закрывает глаза, прижимается ко мне, гортанно урча. Птица поднимает на меня глаза, и я, кажется, понимаю, о чем она думает. Потом она шлепает обратно по берегу и плюхается в воду. Приподнимается над поверхностью и бьет по воде крыльями. Я смотрю на Гарри.
— Давай, — говорит он. Он тоже увидел, как смотрел лебедь, и понял, что это значит.
Папа тоже кивает мне, улыбаясь до ушей.
Я делаю несколько шагов вперед. Медсестра и мама Гарри, наверное, подумают, что я спятила, но мне все равно: я пускаюсь бегом. Знаю, что она от меня не отстанет. Мои шаги становятся все длиннее, и я слышу шлепающий звук: это ее ноги, поднимаясь на поверхность, бьют по воде. Другие лебеди уступают ей дорогу, а из зарослей камыша беспокойно взлетает кряква. Я еще прибавляю скорости, и мои кроссовки стучат по земле в такт ударам ее крыльев. Я поднимаю и опускаю руки. Лебедь отрывается от поверхности и одним сильным, плавным движением взмывает в небо, сразу поджав под себя лапы. Я снова чувствую в груди странное волнение, непреодолимое желание быть там, с ней, наверху. Пробегаю еще немного, смотрю, как она все выше и выше поднимается у меня над головой. Одно длинное белое перо, кружась, падает с высоты и опускается прямо у моих ног. Наклонившись, я поднимаю его. Это первичное маховое перо.
Я разворачиваюсь и бегу обратно к остальным, чтобы отдать его папе.
Мы с Гарри возвращаемся к нему в палату. Таким усталым я еще никогда его не видела. Но он счастлив и улыбается каждый раз, когда встречается со мной взглядом.
— Не сиди здесь слишком долго, Айла, — шепчет мама.
Я обнимаю Гарри и целую в шею. Он откидывается на подушки и держит меня за руку.
— Спасибо, — тихо говорит он.
Во мне бурлит целый поток слов. Мне хочется столько всего сказать Гарри перед тем, как он отправится на пересадку. Но я не знаю, с чего начать, поэтому просто молча смотрю на него. Склонившись к нему, я провожу рукой по его голове, покрытой ершиком коротких волос, и в горле встает ком.
— Я еще приду перед трансплантацией, — обещаю я.
Два дня спустя мама снова везет меня в больницу. Я заворачиваю свою летательную модель в кофту и держу ее в руках. Джек едет со мной. Думаю, ему интересно посмотреть на Гарри, ну и потом мама подбросит его на футбольную тренировку. Когда мы идем по онкологическому отделению, он нервно озирается.
— Все в порядке, — говорю я ему. — Это, наверное, самое приятное отделение во всей больнице.
Джек старается не таращиться на лысого мальчика, идущего нам навстречу.
Никто из персонала меня не останавливает. Думаю, все они уже успели ко мне привыкнуть. Кажется, их не беспокоит даже странный сверток у меня в руках. Я опускаю голову пониже и тащу Джека за рукав.
— Подожди минутку, — прошу я и оставляю его в коридоре.
Он не успевает возразить: я быстро захожу в палату Гарри и закрываю за собой дверь. Он сидит на кровати.
— У меня для тебя подарок, — объявляю я.
И кладу сверток на одеяло. Он наклоняется вперед и, ни слова не говоря, разворачивает кофту. Широко распахнув глаза, рассматривает мою модель, потом осторожно начинает расправлять крылья. Недавно я снова их почистила, и они выглядят еще белее, чем раньше. Гарри берет их очень аккуратно, словно это самая драгоценная вещь в мире.
— Ты не можешь отдать их мне, — говорит он.
— Я уже отдала.
Я киваю на стену у него за спиной, пытаюсь понять, подойдут ли нам крючки от картин.
— Папа тоже хочет, чтобы они были у тебя. Думаю, мы можем повесить их вон туда.
Я сажусь к нему на кровать и улыбаюсь, заметив удивленное выражение его лица.
— Папа всегда говорил, что лебединые крылья — волшебные, — объясняю я. — И вот я думаю, что, если подарить их тебе, они тебя защитят. Ну, во время трансплантации. Это глупо?
Гарри улыбается в ответ.
— Ты удивительная, — тихо говорит он, не сводя с меня глаз. — Спасибо.
Он прижимает мою руку к своей груди, и я чувствую его сердцебиение и его венозный катетер. Думаю о том, как по нему потечет чей-то костный мозг, костный мозг человека, который сделает Гарри сильным и здоровым. Надеюсь, так и будет. Гарри наклоняется ко мне, и мне кажется, что сейчас он снова меня поцелует. Закрываю глаза, но тут в палату вваливается Джек.
— Не могу больше ждать в коридоре, — говорит он. А потом, увидев, в какую минуту он к нам вошел, добавляет:
— Простите.
Я вскакиваю с кровати и хватаю свою модель. Гарри откидывается обратно на подушки.
— Это Джек, — бормочу я, — мой брат. Я подумала, что он сможет нам помочь.
Я достаю из куртки веревку и малярный скотч, которые взяла в ящике на кухне, и отдаю все это Джеку. Потом подхожу к Гарри и помогаю ему выбраться из кровати.
— Посиди на стуле, — прошу я. — Мы с Джеком все сделаем.
Джек встает на прикроватную тумбочку, а я — на кровать. Каждый из нас держит по крылу. Мы снимаем со стены картину с лодками, плывущими по океану, и еще одну, с цветущей вишней. К освободившимся крючкам привязываем крылья, потом закрепляем их для надежности малярной лентой. Вроде бы все получается. Крылья распростерлись по стене.
— Надеюсь, сестры не заставят тебя их снять, — замечаю я.
— Я не разрешу, — выдыхает Гарри. Он не