тебя выручал — не так ли?
— Там помощь, а тут воровство — посадят!..
— Не бери деньги — не посадят! Я же не выдам тебя в случае чего, дурья голова! Потом, у меня все наверняка. Продумано. Понял?
Эта лишенная здравого смысла логика и присущая простым людям исключительная надежда на фортуну и Бога разрешила все сомнения и вопросы Павла в смысле помощи дяде.
— Что надо? — поинтересовался Павел. — Не выношу, когда играют в прятки.
— Вот это вопрос — в лоб и по-мужски! — воскликнул обрадованный дядя и хлопнул Павла по плечу. Тот аж присел. — В складе, за городом, я обнаружил оцинкованный металл. Если добудем, то продадим одному кооперативу, а там уж его дело. Вот такая штуковина! И захрустят в кармане новые рубли. Усек?
После работы Николай Николаевич повел Павла в кафе «Бригантина». На углу кафе стояли два милиционера: один длинный, а другой короткий; оба с кобурой на поясе. Длинный проводил их долгим взглядом и закурил. От такого взгляда Павел почувствовал, как что-то забегало между лопаток, ноги стали холодными и неуклюжими.
— В кафе? Зачем? — недоуменно спросил Павел.
Дядя пояснил:
— Приятеля одного подождем. Нужен.
Смутное ожидание чего-то взволновало Павла, мучительно-страшно не хотелось ехать с дядей. «Дурак, — думал Павел. — Зачем соглашался?» И досаднее всего было то, что он не находил причины своего беспокойства.
— Дядя, ты слышал что-нибудь про Камо? — задал Павел вопрос и стал подстраиваться под ногу Николая Николаевича.
— А что? Ничего! Где работает?
— Так вот, Камо воровал у царского правительства. А мы? У рабоче-крестьянского!..
— Дурак ты, Павел, не обижайся только. Где это правительство — рабоче-крестьянское? Царь на коне выезжал, а наши — на «зимах»… И берем мы свое, давно оплаченное.
— Дядя, как ты пролез в партию? Тебя ж судить надо!
— Спасибо, племянник! Чего ж ты родному дядьке желаешь! Я ж где коммунист? На людях, на заводе, на Доске почета! А здесь я на равных с тобой. Дошло?
— Дошло! Вот я — беспартийный, но все это презираю. Отец тоже беспартийный, а на такое не пойдет. Ни-ни!.. А Сумеркин в партии, прохвост и пройдоха, и рекомендацию давал ему ты.
— Ну хватит! Яйцо будет курицу учить. Железо лежит в бездействии, а где-то на дачах крыши текут. А ты попробуй купи в магазине! Шиш! Да нам за это не тюрьму, а орден надо давать. Это называется помощь населению. Уловил? К тому же это железо, если хочешь, больше года лежит. Видно, кто-то выжидает момент, чтобы списать, а потом продать. Как видишь, не такой уж дядя у тебя глупый. Пока не поздно — учись.
— Ну-ну! Это я понимаю. Все равно одно не вразумлю: зачем воровать? Нельзя жить честно?
— Ишь ты, приспичило знать ему. Идем, — ответил Николай Николаевич сердито и остановился. — Постой. Ты думаешь, мне охота идти на это? Нет! Получим деньги, а с деньгами жить можно. Потом, у меня вот такого не бывало в жизни. Один раз попробовать можно!
Павел засмеялся. Он был растерянным и смущенным. Они проводили взглядом проезжавшее мимо такси и вошли в кафе.
В кафе было мало посетителей, и молоденькие официантки в беленьких куртках сидели все вместе за одним столом и говорили между собой.
Дядя взял у знакомой буфетчицы бутылку вина. Сели за стол. Одна из официанток подошла к ним и достала из бокового кармана карандаш и блокнот.
— Заказывать будем?
— Нет! — отчеканил дядя, и когда недовольно фыркнувшая официантка отошла, дядя спросил у Павла: — Налить?
— Ты что? Я не пью! — Павел посмотрел на его руку. Она дрожала — из наполненного стакана стекало на скатерть вино.
— А я выпью! — Дядя опрокинул стакан, и у него заходил кадык то вверх, то вниз.
«Боится!» — подумал Павел и удивился.
У Павла тоже предательски задрожали колени, и он решил: «Пока не поздно, нужна отказаться. Шут с ним, с дядей, и его деньгами».
К ним, щеголяя новенькими сапогами, подошел Бурков, подсел. От вина отказался.
— Трусишь? — спросил он Николая Николаевича и ехидно улыбнулся. — Я думал, ты крепче.
— Нет! Все обдумано. Пора. — Николай Николаевич решительно поднялся и взглянул на часы.
— Допей! — кивнул на бутылку Бурков. — Жалко!
— Нет-нет!.. Пошли!..
— Тогда айда! — Бурков поднялся, и они двинулись на выход.
Павел уронил стул и тут же его поднял.
Они вышли из кафе и сели в грузовую машину, которая стояла за углом. За городом Бурков поехал медленнее и все смотрел, нет ли хвоста. Проехали железнодорожный путь и свернули с дороги влево. Быстро начало темнеть. В будке стрелочника зажегся свет. Шофер, держа одной рукой баранку, другой вложил в рот папиросу и закурил.
— Кончай! — приказал Николай Николаевич.
Шофер сделал две большие затяжки и выплюнул папиросу в окно.
— Сам вино пьешь, а мне курить не даешь! — Бурков обиженно фыркнул.
— Не ной! — посоветовал Николай Николаевич.
Впереди показались какие-то строения, за ними начинался лес. Уже совсем стемнело.
И тут Павел услышал, как стучит у него сердце. Он прижал его ладонью, чтоб не так громко было.
Подъехали к самым складам. Дядя выпрыгнул из кабины и, обойдя машину, подошел к Буркову:
— Разворачивайся да побыстрей. Фары не включай, — командовал Николай Николаевич, а потом Павлу: — Посторожи!.. Мы все сделаем без тебя!..
Они подогнали машину к самому складу. Послышались глухие удары, затрещали доски. Павла охватил страх, не поддающийся воле, не управляемый сознанием. Пользуясь темнотой, он побежал прочь. Навстречу ехали два «уазика». «Милиция! — мелькнуло в голове у Павла. — Все равно не успею предупредить…» Ничего не соображая, машинально он спрятался за будку стрелочника. Когда машины проехали мимо в сторону склада, он выскочил на дорогу и побежал в город, только бы подальше от этого места. Больше Павел ничего не хотел на свете… Только бы подальше… «Камо… Камо… — думал почему-то упорно Павел, — а ведь с Камо начался развал России».
На следующий день утром Степанов и Штопор прибежали к Павлу, который колол в сарае дрова. Обоих было не узнать.
