взял с собой. Моток веревки, охотничьи спички и тесак в карманы не уместились, и мне пришлось взять маленькую сумку, которая перекидывалась через плечо и позволяла держать руки свободными. По веревке я намеревался спуститься вниз. Тесак взял для безопасности, спички — для распугивания крыс. Какие бы крысы не жили в подвале, я надеялся, что они боятся огня больше, чем яркого света. Кроме того, вместо обычного фонаря, я прихватил маленькую керосиновую лампу. Еще дедушка Бек рассказывал нам, что дым от жженого керосина распугивает крыс и насекомых, лучше, чем любая отрава. Было грех не воспользоваться его советом. Потому я не раздумывал.
В карман лег только кулон.
Я пообещал маме, что вернусь к одиннадцати, и если она вздумает искать меня, то я буду у Владика. Владик жил через переулок, и мама вряд ли пойдет к нему, даже если мне придется опоздать.
Дул восточный ветер, и срывался дождь. Я вышел за калитку и помчался на угол. Мне не встретилось ни одного прохожего и ни одной машины. Откуда-то доносился запах печных булок, но ветер быстро разрывал его в клочья. Молодые деревца гнулись до самой земли. По дороге летели сухие листья и сломанные ветки. Окна домов мелькали, точно вагоны проходящего поезда. Во дворах лаяли собаки, передавая друг другу послание, что по улице бежит незнакомец.
Я сбавил темп и остановился возле дома проповедника. Из трубы поднимался полупрозрачный дым. Ветер рвал старые ставни. Сухостой завалился на бок, словно по нему проехался трактор. Собачья будка перевернулась, и ветер активно толкал ее к калитке. Я перемахнул через забор, и здесь меня поджидал сюрприз. На соседском участке я заметил светлое пятно, и понял, что в этот дождливый вечер решился выйти на улицу не один.
Над забором, точно перископ, торчала голова бабки Вальки. Белый платок развевался, как кафтан на огородном пугале, и краем глаза я видел, что ее голова вертится, будто старуха примерялась, каким ухом лучше улавливать приближение гостя. Ветер дул в ее сторону рывками, и вряд ли она могла что-либо расслышать, зато глаза были устремлены в меня, как торпеды. И пусть в потемках черты ее лица превращались в пятно, мне казалось, что она видит меня гораздо лучше, чем я ее. Я застыл, не зная, что делать. Ветер мотылял забор, железная сетка скрипела. Дождь припустил сильнее, и я понадеялся, что старуха испугается непогоды и уйдет в дом. Но она стояла на месте, словно ожидая того же от меня.
От стены дома меня отделяло три метра. Если дождь польет сильнее, я бы осилил это расстояние в два прыжка. Бабке почудится, будто прыгнула собака, и мне удастся исчезнуть из ее внимания. Но все закончилось гораздо раньше.
Непредсказуемость составляет половину нашей жизни, и, как ни пытайся предугадать каждое движение, что-то все равно останется неучтенным. Сейчас той неучтенной деталью оказался ветер. Очередной его порыв ударил в забор так сильно, что старуха вместе со столбом повалилась в ряды картошки. Железная сетка накрыла ее сверху. Я услышал, как она зачертыхалась, а ветер, словно смеясь над ней, понесся по огороду прочь.
Крышка погреба была сдвинута. Рамилка хоть и прикрыл часть ямы, по краям зияли большие трещины. В дневное время суток любой прохожий мог заметить их с дороги. Пока я разматывал веревку, старуха успела подняться и что-то прокричать.
Дождь полил стеной. Грохот, шедший от крыш домов, походил на шум из каменоломни.
Я привязал веревку к дереву и бросил моток в щель. Раздался всплеск. Щель ухнула, будто моток угодил покойнику по голове. Я нервничал, чувствуя, что в любой момент из-за угла появится старуха. Ветер выл, как бешеный. Я потянул за скользкий край крышки, чтобы сделать щель шире. Дождь полил внутрь, и звук падающих капель эхом отозвался со дна погреба. Ветер усердно срывал крышку с остатков кирпичей. Погода превращалась в противника, пытавшегося перенять себе куш главного.
Я спустился до каменного выступа по веревке и зажег лампу. Уровень воды немного упал, по сравнению с прошлым разом, и стены погреба, будто стали выше. Кое-где, в кирпичах, зияли дыры. Их прикрывали отвратительные лохмотья зеленой растительности. Там, где кирпич был разрушен до основания, комьями выпадала грязь, и струились ручейки подземных вод. Покойник смиренно лежал у стены. Его живот шаром выпирал на поверхности, и, казалось, что он лопнет, стоит только бросить в него камень.
Я мельком осмотрел все вокруг, выискивая крыс. Удивительно, но касательно этих тварей, погреб был пуст. Из углов не раздавалось ни одного писка, и я решил не тратить время попусту. Оставалась только одна проблема. Пусть уровень упал, и арка преобразилась в фигурный проход, я не хотел погружаться в воду. В памяти еще были свежи обрубленные культи, путешествующие от одной стены к другой, и я предполагал, что на дне этого жуткого погреба нашлось место не для одного покойника. И тут мой взгляд упал на доску. Столбы под ней еще держались за свои опоры и вполне возможно, они продержатся так до пришествия новых хозяев дома. Нас разделяло метра четыре. Уступ в углах расширялся, и мне не составило проблем проползти вдоль стены, цепляясь за дыры и торчащие скобы. Далее я сломал ближний столб ногой, и доска, оторвавшись от опор, поплыла по воде. Передо мной был самый элементарный плот.
Я еще раз осмотрел арку. Вход туда был гостеприимным, как ливень для одинокого путника. Когда Рамилка вешал кулон себе на шею, я видел этот полукруг. Только проход за ним был более ярким. Сейчас арку наполняла такая тьма, что даже фонарь не мог ее разогнать. В луче света с воды поднимались тяжелые испарения.
Я вытащил кулон, и в тот же момент из туннеля донесся угрожающий вой. Круги на воде замерли. Меня постигло нехорошее предчувствие, будто в глубине подвала проснулся злой дух. Тем временем, гул стал отдаляться, напоминая уходящую грозу, и вскоре погреб вновь принял образ затаившегося зверя. Я повесил кулон на шею, лег на доску и оттолкнулся от стены. Я не знал, куда плыву. Арка приближалась, и мне слышался тихий вкрадчивый шепот. Кто-то молвил: «Идут…»
Последняя граница осталась позади. Я попал под каменный свод и очутился в замкнутом пространстве. Мое тело знобило от страха. Я не чувствовал рук и ног. Зуб не попадал на зуб. Сквозь меня просачивался холод подземелья, и я становился таким маленьким и ничего не значащим, как одна из сотни живущих здесь крыс.
Проход изогнулся, как подземная река. Мой плот миновал зигзаг. За вторым поворотом течение ускорилось, и свод стал ниже. Последовал новый поворот, и туннель долго не выравнивался, будто заходил в спираль. Испугавшись водоворота, я попытался затормозить доску. И вдруг опять послышался гул. Мои руки заскользили по стенам, и я понесся, подчиняемый потоку, пока свет фонаря не уперся в непроглядную мглу.
