Клубы пара в той точке расходились в стороны, как дым после выстрела. Подплыв ближе, я заметил, что контур арки светится. Мгла не рассеивалась, и мой плот попадал в полукруг бледно-голубого сияния, где воздух имел совсем другой запах.
Гул стал громче. Я услышал человеческую речь. Неразборчивые слова прерывались звонкими ударами железа о железо. Сияние разгоралось. По стенам метались блики. «Это не реально!» Ужасное предчувствие охватило меня, но повернуть назад я уже не мог. Доска плыла, подгоняемая течением, иногда касаясь твердых предметов, лежавших под водой.
Сияние приближалось. Контур арки переливался красками. Цвета двигались и перемешивались друг с другом: красный превращался в желтый, желтый — в оранжевый. Контур мерцал, вращаясь в пространстве, как планета. Все сливалось. Передо мной словно вспыхнул факел, и я шел к нему сквозь собственный страх. Гул коснулся меня другой гранью. Никто и никогда не слышал музыку с того света. «У-у-у», — завывал туннель, а следом раздавался металлический лязг, от которого по всему телу бежали мурашки.
Доска подплывала все ближе и ближе. Я чувствовал, как от контура яркого света исходит тепло, и как краски выбрасываются мне навстречу, подобно огненным вспышкам. Разум потух. Я плыл, поддаваясь единственной силе — притяжению. Звуки прошли сквозь меня, контур вспыхнул, будто приветствуя, и следом померкло все.
Глава 15
Туда ходить нельзя
— Привет! — воскликнул Рамилка.
Он стоял на песчаном берегу, перекинув через плечо удочку. На вытянутой руке мой друг держал червя. Выглядело это так, будто тот излучал убийственный запах. Было сумрачно, и я решил, что сейчас либо поздний вечер, либо раннее утро.
— Рам?!
— Не узнал? — хохотнул он и насадил червя на крючок.
Червь закрутился, завертелся и обвис. Рамилка забросил снасть в море и воткнул удочку в песок.
— Сейчас зайдет, пробормотал он, будто играл в казино.
Узнать Рамилку было не так-то просто. Он загорел и исхудал. Его волосы поредели, лицо стало темным и угасшим. Глаза провалились внутрь, и он смотрел на меня, как бы исподлобья. Но вопреки своему невзрачному виду, он улыбался, и его улыбка дарила мне надежду.
— Что случилось? — Я перевалился на левый бок и ощутил сильную боль в spine. Боль поднималась от ног к голове и была какой-то тягучей и нерешительной, точно само тело еще не разобралось, что же все-таки произошло.
— Моя очередь спрашивать, — сказал Рамилка.
Волна накатила на берег, и леска обвисла. Через три секунды волна ушла в море, и леска натянулась. Я подумал, что это место не подходит для ловли рыбы, но Рамилка не волновался, клюнет ли что-нибудь или нет. Он поглядывал в море, как на учительницу по истории, выискивающую очередную жертву для ответа домашнего задания.
— Я рад, что ты добрался, — сказал он, прикапывая удочку. — Оглянись вокруг, разве здесь не прекрасно?
Он был прав. Никогда прежде я не видел более живописного места, чем это. Помимо моря, откуда раз за разом на берег набегали волны, здесь росли пальмы. Высокие, как секвойи и зеленые, как молодой чай. А меж ними лежал песок, светлый и ровный, как ковер на стене. На небе я не видел ни одной тучи. Все здесь было будто нарисовано.
— Присмотрись, Деня, — он покрутил указательным пальцем. — Пока я немного занят. Хотя, что уж тут… Пора нам просто пройтись, как в старые добрые времена, и поговорить. Ты согласен?
Я поднялся. Голова кружилась. Рокот волн врывался, как зной. Почему-то меня не тянуло гулять по берегу. Море, точно скопированное с открытки, внушало некое подозрение. Я бы предпочел остаться здесь, под пальмами, но Рамилка уже протягивал руку:
— Идем гулять!
И мы пошли по берегу, как два старых друга, знакомых еще с детского сада, но так и не достигших того возраста, когда к девочкам перестаешь относиться, как к куклам, а они к нам — как к дурачкам. Мы шли по белому песку. Под ногами трепетали мелкие ракушки. Я наступал на них, чувствовал, как они колются, и за их жутким шепотом раздается зловещий смех. Солнце всходило над морем. Начинался рассвет. На пляже было еще прохладно, но скоро солнце поднимется высоко, от песка начнет исходить жар, а там, где море сливается с небом, задрожит воздух. Так было во сне.
— Никогда не думал, что мне здесь понравится, — произнес Рамилка, глядя на алеющий рассвет. — Здесь красиво и спокойно. Никто не заставляет делать уроки, копать картошку или вычищать говно из свинарников. Здесь я не чувствую боли из-за утраты внимания той девочки, которую любил. Здесь мать не кричит на меня и не бьется в истерике после того, как классный руководитель на школьном собрании навешал ей на уши лапши. Я родился здесь заново!
— Где мы?
Я еле волочил ноги. Острые края ракушек все больнее впивались в мои ступни. Я пытался на них не наступать, но они точно скорпионы, выныривали из песка и жалили без малейшей пощады.
— Ты скоро поймешь, — ответил Рамил и втянул воздух так глубоко, словно искал в нем привкус кофе. — Чувствуешь свежесть?
— Как после грозы.
— Здесь не бывает грозы. Здесь только солнце и море. Солнце дает жизнь, а море забирает. Смотри! — Он указал на крохотный островок в паре миль от берега.
Островок был слишком далеко, чтобы рассмотреть, что на нем находилось, но я видел точки, похожие на фигуры животных. Волны накидывались на берега, и животные бросались врассыпную.
— Правда, весело?
— Где люди? Почему здесь так пусто?
— Люди, — с придыханием произнес Рамилка. — Люди остались за кругом. А здесь только мы.
Он отпрыгнул, когда волна бросилась ему под ноги. Вода была теплой и вязкой, а гребень нес на себе не пену, а миллионы раздробленных ракушек. Я тоже отошел в сторону, но море коснулось моих ног и потянуло за собой. Я не устоял и упал. Вязкая вода стиснула икры.
Рамилка схватил
