на солнце, так, что сталь сверкнула до боли в глазах, и швырнул в море. Нож улетел, и горизонт бесшумно поглотил его прибоем. А из другого кармана Рамилка вытащил кулон. Он повесил на шею и нырнул в воду. Я долго ждал, что он вынырнет. Смотрел на горизонт. Где-то вдалеке плавился воздух, и пространство двигалось, но полоса, отделяющая море от неба, оставалась четкой, точно нарисованной. Я выбрался на песок и просидел до тех пор, пока солнце не охватило все вокруг. Неожиданно волна накинулась на берег и бросила к моим ногам рыжие шорты…
Я проснулся и услышал тихий звон, исходивший со стороны комода. После прошлого случая мне пришлось убрать медали с глаз долой. Я спрятал их в шкафу на верхней полке, но, видимо, мама, наводя порядок, снова повесила их обратно.
Дзинь!
Одна из медалей затрепетала. Две другие оставались неподвижными. Я судорожно глотнул. В комнате было не уютно. Тесные стены сдавливали царящий внутри гнет. Чтобы рассеять тьму, мне пришлось дотянуться до занавески. Когда в комнату ворвался уличный свет, медаль замерла, словно кто-то остановил ее пальцами.
Я сел на кровати и уставился на выдвинутый стул. Чистая рубашка, приготовленная к завтрашнему дню, съехала со спинки и упала на пол. В любой другой раз я бы встал с кровати и повесил рубаху на спинку стула, но сейчас я был будто парализован. В комнате находился посторонний.
Я перевел взгляд на медали и вспомнил кулон в виде маленькой ракушки, который Рамилка повесил себе на шею. Я видел этот кулон раньше. Кулон, шорты, песок… Сон был нелепым, но в ушах еще стоял шум прибоя. И тогда я решился и прошептал:
— Ты здесь?
Кто-то прошел мимо дома. Через открытую форточку донесся звук шагов по гравию. Вскоре шум стих, и тишина вновь объяла дом.
— Ты здесь? Ответь.
Не знаю, хотел ли я, чтобы посторонний ответил, но чувство, будто кто-то сидит на стуле и смотрит на меня, не покидало. Я шептал снова и снова:
— Зачем ты приходишь в мой дом?
Чернота под столом сгустилась настолько, что я вообразил, как оттуда выползает обезглавленный человек и протягивает мне нож: «На, отрежь себе голову. Друга тебе уже не найти. Зато у тебя есть подруга, а у подруги — кулон». И черт бы меня побрал, если этот кулон — всего лишь кулон и ничего больше!
— Идут, — послышалось из-под стола.
Рубаха шевельнулась, точно ее поймал сквозняк.
— Идут…
— Кто ты? — я откинул одеяло и встал с кровати. — Кто?
— Идут… — Шепот отдалялся.
И тут в одно мгновение медали ударились друг о друга и полетели за тумбочку. Этот звон стоял у меня в ушах до восхода солнца.
Утром мама проснулась в хорошем настроении. Я сказал, что во вторник нет предметов, где нужно исправлять оценку. Она вздохнула, что в кое-то веки не означало разочарование. То, что я мог исправить на конец восьмого класса, было исправлено. По истории вышла тройка, по химии — тоже тройка. Так же я вытянул на тройки русский язык и геометрию, и был аттестован.
Глава 13
Кулон
Я встретил Сабину после уроков. Она сидела на лавке под туями вместе со своими подружками и что-то оживленно обсуждала. Я положил руки ей на плечи, испытывая неловкость. Вчера вечером мне казалось, что все девочки планеты стали ко мне на один шаг ближе. Но это было не так. Я по-прежнему чувствовал неуверенность в себе, и чем ближе становился девочкам, тем дальше они становились от меня. Мне было тяжело общаться со всеми, кроме Сабины, будто у нее имелся особенный ключик. Она скрывала его в своей обаятельности, и пока другие девочки только учились проявлять свой антураж, Сабина действовала. Чтобы не оставлять у подружек плохое впечатление, я поздоровался со всеми, взял Сабину за руку и отвел в сторону.
— Ты уже видел? — Она протянула мне газету и указала на заголовок.
Мечта мэра не осуществилась. Голосование, прошедшее в воскресенье, напрочь перечеркнуло идею о создании публичного дома на территории порта. «Домохозяек не переубедишь, — цитировала газета слова мэра. — Видимо, кое-кто, привыкший шнырять по квартире в мягких тапочках, боится за сохранность своего гнездышка. Хуже всего то, что мнение большинства складывается именно из них. Многие мужчины голосовать вообще не пришли. А я надеялся на их поддержку».
— Ты рада?
— Я рада, что ты за мной зашел. Пойдем домой?
— Пойдем.
Когда мы вышли со школьного двора, она взяла меня под руку. Девочки из старших классов бросали в нашу сторону брезгливые взгляды. Для них мы были малолетки. Хотя они и сами еще не повзрослели, некоторые смотрели так, будто школа повесила на нас клеймо. Девочки ухмылялись, а я спиной чувствовал, как они оборачивались и смеялись нам в след. На Сабину это действовало положительно. Девочка была счастлива рядом со мной, а вот я был подавлен, потому как такое внимание со стороны не любил.
Ближе к парку я повел ее за руку, и друг к другу мы больше не прижимались.
— Тебе не нравится? — спросила она на аллее.
— Что именно?
— Ты высокий, и мне удобнее держать тебя под руку.
— А мне больше нравится так, — я крепко сжал ее ладонь.
— Почему?
— У тебя теплые ладошки.
— Нет, — и она затараторила. — Я сегодня страшно замерзла, пока мы сидели на лавочке. Нас не отпустили с биологии. Учительница заболела, мы ее ждали-ждали, в результате пришла другая. Выставила половине класса четвертные оценки и сказала, чтобы остальные не расходились, потому что она хочет продолжить мучить нас на факультативе.
— Значит, сейчас ты прогуливаешь факультатив?
— Факультатив только для тех, кому не выставили оценки! — повторила она. — Мне повезло. А моим подружкам — нет. Я просидела с ними на лавке пол урока.
