отшибе ее мира, но не роптал, довольствуясь и этим.
Примерно тогда же он занимался «Новым Кэтэем» [67], первым и самым известным из дюжины с лишним кинотеатров, в двадцатых и тридцатых годах возведенных в Куала-Лумпуре. В строительный бум восьмидесятых годов почти все они были снесены, однако «Новый Кэтэй» устоял, хотя в трещинах кладки под стрехой проросли фиговые деревца, во многих местах осыпалась украшавшая фасад лепнина в виде витых листьев, а красивые колонны, пострадавшие от дырявых водосточных труб, покрылись темным мхом. Некогда здание купалось в солнечных лучах, теперь же вечно пребывало в тени, со всех сторон закрытое офисными высотками.
Однако, несмотря на разруху, кинотеатр ежедневно крутил фильмы, словно отказываясь принять происходящие перемены. Разумеется, посещаемость резко упала: когда одним пятничным вечером Джастин зашел в кинотеатр, чтобы лично оценить скверность его состояния, в зале он обнаружил лишь единственного зрителя – старика-индуса, крепко спавшего, несмотря на грохочущую музыку индийского фильма. Минут пятнадцать Джастин смотрел на мечущееся по экрану многоцветье, затем вышел на улицу. Офисные клерки в отглаженных серых брюках и белых рубашках спешили к ужину, радостно предвкушая выходные, ребятня в школьной форме уже послонялась по торговым центрам и теперь бежала к автобусам, чтобы ехать домой. «Новый Кэтэй» никого не интересовал.
Но так было не всегда. Джастин и сейчас помнил, как раз в месяц родители баловали его и Дункана киносеансом – воскресный выход всей семьей был редкостным событием. Вплоть до конца семидесятых в кинотеатре крутили самые свежие ленты, хотя в городе уже открылись большие современные кинозалы. Именно в «Новом Кэтэе» Джастин смотрел обновленную версию «Кинг-Конга» и, если не изменяет память, «Звездные войны», а также бесчисленную китайскую классику, снятую в великих традициях «Студии братьев Шао» [68]. Однако главным было не собственно кино, а тот факт, что с газетным кульком жареного арахиса в одной руке и бутылкой «Фанты» в другой он сидел в центре первого ряда подле родителей, которые безмолвно смотрели на экран, точно юные влюбленные. Помнилось ощущение сплоченности, далекой от ежедневных семейных свар. После сеанса старик-индус одаривал его пакетом рамбутанов из своего сада. Почти обыденная жизнь. Эти вечера создавали иллюзию стабильности и упорядоченности. Конечно, довольно скоро Джастин понял, что подобные совместные вылазки представляют собой короткий отдых от несчастья, затаившегося в недрах семейного существования, но участвовал в притворстве и благодарно принимал не любимые им рамбутаны, поскольку они входили в ритуал нормальной жизни.
Семья приобрела кинотеатр в конце сороковых годов, когда послевоенная усталость еще не сменилась уже маячившей лихорадкой независимости. В войну собственник здания сбежал в Таиланд и больше не вернулся. Наверное, только дед Джастина, один из немногих, кто в военное лихолетье не просто сохранил, но даже, как шептали злые языки, приумножил свои капиталы, располагал средствами для подобной покупки. Здание подлатали и подкрасили, продавленные кресла заменили на новые в виниловой обивке, выписанные из Америки, и десяток лет, с середины пятидесятых годов вплоть до рождения Джастина, кинотеатр переживал свою вторую золотую пору, ежевечерне зал был полон желающими с комфортом посмотреть цветное кино. Но ко времени, когда Джастин подрос для участия в семейных культпоходах, звездный час «Нового Кэтэя» уже миновал, а в восьмидесятые и девяностые огромные многозальные кинотеатры торговых центров ускорили его закат.
– Нельзя руководствоваться сентиментальными чувствами, – сказал отец на семейном совете, созванном для решения судьбы кинотеатра.
– Полностью согласен, – поддержал его Шестой дядя. – С 1971 года киношка не принесла ни сэня [69] дохода. Кроме шуток, ни единого, мать его, сэня. Мы слишком долго ее субсидируем. И ради чего?
– Ради исторического наследия, – вмешался Джастин. – И традиции. Кинотеатр давно связан с нашей семьей.
– Традиция, блин! – усмехнулся Шестой дядя. – Кому на хрен нужна эта твоя история?
– Тише, тише, – сказал отец. – Ты прав, сынок, здание представляет собой культурную ценность. Однако взглянем фактам в лицо: оно расположено в самом сердце столицы. Если на плане пометить центр города, он придется точно на место кинотеатра. Это самый дорогой земельный участок во всей стране.
– И что? Разве мы так уж нуждаемся в деньгах? И потом, кто его купит?
Отец переглянулся с Шестым дядей, и это безмолвное общение не ускользнуло от Джастина, он понял, что услышит нечто важное.
– Прими во внимание один аспект, – спокойно продолжил отец. – Наверное, собственно здание никого не заинтересует, сейчас повсюду современные кинотеатры. Но цена земли баснословна, а строение всегда можно снести.
– Вот я и спрашиваю: мы что, настолько нуждаемся в деньгах?
– В центре города это последний участок без элитной застройки. Но рано или поздно к тому придет. А что, если власти издадут постановление о принудительной продаже? Вспомни, месяц назад они провернули подобное с нашим земельным участком в районе Пуду, не дав за него настоящую цену. Лучше предпринять шаги, пока мы контролируем ситуацию.
– Но это одно из последних исторических зданий. Никто не посмеет его снести ради еще одной административной конторы.
Шестой дядя фыркнул.
– И как быть с работниками, отдавшими кинотеатру сорок лет жизни? – не унимался Джастин. – Старик-индус по-прежнему там, для него это уже дом.
– Господи ты боже мой! – взвился Шестой дядя. – Мы не благотворительное общество, черт возьми!
– Кроме того… – начал Джастин, но смолк, поняв, что решение уже принято.
– Мы считаем, ты должен взять дело под свой контроль. У нас уже есть парочка потенциальных покупателей, но мы также подумываем о застройке своими силами. Изучи все возможные варианты.
Шестой дядя посмотрел на племянника, сгорбившегося в кресле.
– Он не справится, да и не хочет этим заниматься. Видимо, задача ему не по силам.
– В двадцать шесть лет он уже не ребенок, – сказал отец. – Давно пора брать на себя ответственность в важных вопросах.
Странно, что они говорят обо мне в третьем лице, как будто меня здесь нет, подумал Джастин.
Но самое-то ужасное – он не представлял, как поведать Инхой о планах семьи, при одной мысли об этом накатывала тошнота. По совместительству Инхой работала в благотворительном обществе «Друзья старого Куала-Лумпура», боровшегося за сохранение немногих уцелевших исторических зданий – некогда великолепных особняков в колониальном стиле и красивых китайских домов-лавок, которые шли под бульдозер, расчищавший место для офисных башен (в оценке Инхой, «позорных елдаков»). Джастин несколько раз присутствовал на собраниях активистов общества, клеймивших поколение своих родителей «безмозглыми вандалами», которые, лишая потомков их законного наследия, в полной мере заслуживают тюремного срока за подобное злодеяние. Джастин казнился своей виноватостью соучастника преступлений, словно и сам был из старшего поколения, плоть от плоти бездушной системы, сметавшей все, что стояло на ее пути.
– Но тут вопрос
