практичности, – как-то раз отважился он сказать. – Старые здания непригодны для жилья, их трудно содержать в надлежащем состоянии.
Инхой закатила глаза и ответила:
– Ты просто ничего не понимаешь.
Но Джастин понимал, и понимал прекрасно, в каком положении оказался. Недели две после семейного совета он избегал Инхой, боясь, что на лице его проступят знаки криминальных замыслов против культуры. Теперь по возвращении домой он не задерживался в гостиной, чтобы, открыв банку колы, переброситься парой фраз с Инхой и братом, возлежащими на софе, но сразу поднимался к себе. Джастин решил ничего не рассказывать, пусть Инхой узнает обо всем слишком поздно, когда бульдозеры уже сделают свое дело. И тогда он свалит вину на отца, семью, правительство, да на кого угодно. В произошедшем он будет виноват не больше всей этой треклятой страны.
Однажды, возвращаясь из гольф-клуба в поселке Таман Тун, где сыграл партию с перспективными деловыми партнерами, возле ресторана, угощавшего наси кандаром, Джастин случайно встретил Инхой – вместе с Дунканом она присматривала помещение для собственного предприятия. Напористость ее внушила Джастину легкую тревогу.
– Что, дел невпроворот? – спросила Инхой, потягивая холодный розовый сироп.
– Да вроде как.
– Ох, мне бы такую должность, на которой игра в гольф считается работой.
Джастин пожал плечами.
– Или ты, может, навещал могилы предков? – продолжила Инхой. – Поведай, не тяжко ли платить дань уважения на земле, проданной под поле для гольфа?
– Не знаю. В то время я был мальчишкой и ничем таким не занимался.
– Наверное, нелегко продавать семейные угодья госкомпаниям. Однако вы, конечно, внакладе не остались.
Подали еду. Джастин был голоден, но теперь весь взмок, у него пропал аппетит, и порция наси кандара показалась чересчур большой.
– Объясни, как с этим управиться? Я говорю о чувствах, когда продаешь нечто, принадлежавшее поколениям твоей семьи. В душе что-нибудь шевельнется? Или миллиардная выручка все компенсирует? Когда проходишь мимо торгового центра, в котором разместилась всякая хрень быстрого питания, ты думаешь о том, что когда-то здесь было первое заведение твоего деда? Или все твои мысли только о биг-маке?
– Кто-нибудь еще хочет соевый напиток? – спросил Дункан, высматривая официанта.
Джастин помотал головой:
– Не знаю, я не занимаюсь продажами.
– Вранье! – вспыхнула Инхой. День был жаркий, лицо ее лоснилось от пота. – Ты охеренно лживый гад. Сидишь тут и врешь нам, будто ничего не знаешь. Тусуясь с моими друзьями, ты стонешь: ах, ужасно, все эти бездумные стройки никому не нужны, все это одна показуха для Запада, какие мы богатые и современные, нам надо сберечь свою душу! А потом все срезаешь под корень. Знаешь что? Шел бы ты лесом!
– Чего ты вызверилась? Чего так на меня набросилась? Успокойся.
– «Чего ты вызверилась?» – передразнила Инхой. – То есть ты знать не знаешь о судьбе «Нового Кэтэя»? Не знаешь, что его снесут, а землю продадут тому, кто больше заплатит? Прекрасный участок в завидном месте, да? Жалко, там первое в столице здание в стиле ар-деко, ну да ничего, снесем. Ты просто бессовестная сволочь.
– Информация держалась в секрете, – тихо сказал Джастин и огляделся – не слышит ли их кто-нибудь. – Как ты узнала?
– К счастью, в вашей семье не все такие бессердечные скоты. – Инхой взяла руку Дункана и нежно ее пожала. Дункан не отрывал глаз от тарелки, избегая взгляда брата. – Джастин, этого нельзя допустить. Неужели ты не чувствуешь себя в ответе перед историей… друзьями… нами…
– Отец… семья… они так решили. Это мой долг. Я им нужен.
Инхой помолчала. Она подняла взгляд, словно выискивая нужный ответ среди сонма слов, плавающих в воздухе, потом сказала:
– Когда же ты станешь самим собой и заживешь своей жизнью? Когда ты освободишься?
Не глядя на Джастина, пара вышла из ресторана, оставив еду нетронутой. Джастин уставился в свою тарелку, тоже полную. Две мухи, усевшиеся на цыпленка в соусе самбал [70] с рисовым гарниром, были словно пятнышки копоти. В голове звучали слова Инхой: когда же ты станешь самим собой и заживешь своей жизнью? Когда ты освободишься? Джастин попросил упаковать еду навынос, но, идя к машине, подумал, что рис, пропитавшийся соусом, превратится в противную кашу. На жаре все вмиг испортится. Он выкинул пакет в сточную канаву и уехал.
Случай из практики: человеческие отношения
Место действия – фирменный магазин итальянской одежды «Боттега Венета» в торговом центре «Золотой орел», что на Шаньси Бэй Лу. Я обрисую ситуацию, а вам надо выбрать ее лучшее разрешение – это станет маленькой проверкой, насколько хорошо усвоен пройденный материал.
Итак, два персонажа – мужчина и женщина, у них свидание, они слоняются по магазинам, убивая время до ужина. Со стороны выглядят типичной парой, какую часто встретишь в шанхайских дорогих заведениях. Он старше ее, возможно, иностранец, явно богатый; на нем рубашка поло, ладные брюки и мокасины с бахромой. Ей двадцать с небольшим, стройная, смешливая. Временами ведет себя как девчонка и ею выглядит, временами смотрится опытной жесткой дамой. Взгляд ее то влажен и ласков, то холоден и тверд, как у престарелой тетушки, много чего повидавшей.
Пара останавливается перед витриной с дамскими сумками, пестрым кожаным многоцветьем. Мужчина не знает, куда девать руки, кажется, он готов приобнять свою спутницу, но нет – прячет руки за спину, потом сует в карманы брюк. Он как будто слегка нервничает. Может, они вовсе не пара? Что-то в них не так. Какие же у них отношения?
Во всю мощь работающий кондиционер холодит кожу, голые руки девушки покрываются мурашками. Она кутается в шаль насыщенного красного цвета под стать ее туфлям. Шаль ей к лицу. Девушка отпускает шутку, кокетливо смеется и, поглядывая на мужчину, легко касается его плеча. Что это, приглашение к большей близости? Однако его руки по-прежнему в карманах. Девушка опять смеется, но теперь этот задорный смех, простецкий и чуть хрипловатый, слегка не вяжется с ее изящной наружностью. Мужчина кивает и наконец-то кладет руку ей на плечи. Девушка кутается в шаль плотнее, будто совсем озябла. Обратите внимание на шаль, которая слишком уж блестит под ярким светом. Возможно, девушка опасается догадки своего спутника, что шаль отнюдь не из чистого кашемира, но из смеси нейлона с прочей синтетикой – за двадцать юаней такую купишь у входа на станцию метро.
Девушка показывает на алую сумку в витрине, в ряду изделий схожего оттенка и той же модели. Очевидно, красный – ее любимый цвет. Она смотрит на своего спутника, который улыбается и качает головой, как будто услышал нечто смешное.
Как поступит она:
